А некто был задумчив и суров,
И медленно ступил под чудный кров.
Се Аполлоний. Вдруг смеется он —
Как будто к тайне, множество препон
Чинившей для рассудка, найден ключ,
Разгадка брезжит, мглу пронзает луч.
И юного, перешагнув порог,
Узрел питомца. «Твой обычай строг,
О Ликий, – старец рек. – Придя незваным,
Тебя стесняю: вижусь черным враном,
Непрошеным губителем веселья
Младым друзьям; но не могу отсель я
Уйти – а ты прости». Залившись краской,
Учителя со всяческою лаской
Во внутренние двери Ликий ввел:
Заслуженный болезнен был укол.
Был трапезный несметно зал богат:
Повсюду блеск, сиянье, аромат —
Близ каждой полированной панели
В курильнице сандал и мирра тлели;
Треножником священным возносима
Над пышными коврами, струйку дыма
Курильница подъемлет; пятьдесят
Курильниц – пятьдесят дымков летят
К высоким сводам; токи сих курений
Двоятся в зеркалах чредою повторений.
Столов двенадцать облых там на львиных
Вздымались лапах; там в сосудах винных
Играла влага; и златые, тяжки,
Теснились кубки, чары, блюда, чашки;
И яствами бы каждый стол возмог
Цереры трижды преисполнить рог.
И статуя средь каждого стола
Во славу божеству поставлена была.
При входе каждый гость вкушал прохладу
Набрякшей губки – добрую отраду:
Раб омывал гостям стопы и пясти,
А после – током благовонной масти
Влажнил власы; и юные пиряне
В порядке, установленном заране,
Рассаживались в трапезной, дивясь,
Откуда роскошь здесь подобная взялась.
И тихо льется музыка, и тих
Звук эллинских речей – певучесть их
И плавность уху явственны сполна,
Когда едва лишь хлынет ток вина;
Но первый ток взбурлил потоком вскоре.
Всё громче ноты: в громком разговоре
Напевы глохнут. Мнится: блеск, уют,
Убранства, брашна – проще предстают;
На Ламию глядят уж наравне
С прелестными рабынями – зане
Вино уже свое свершило дело,
И человечье с каждого слетело
Обличье… О теки, вино, теки,
И мыслить понуждай рассудку вопреки!
И вскоре Вакх в лихой взошел зенит:
Пылают лица, в головах звенит.
Гирлянды вносят, в коих явлен всяк
Побег лесной, и всяк долинный злак;
Златые ими полнятся плетенки,
Что ивяным подобны – столь же тонки, —
До гнутых ручек; их несут гостям,
Чтоб всяк себе чело возмог украсить сам.
Вот Ламия, вот Ликий, вот мудрец —
Какой кому из них дадим венец?
Пристоен деве, не весьма счастливой,
Змеёвник, что с плакучей свился ивой;
А юноше – из Вакховой лозы