– Кто там?
Незнакомый голос ответил:
– Это я, помощник Али. Меня зовут Саид Садакати. До сих пор, вспоминая тот день, я говорю себе, что лучше бы мы не ездили в Ахваз, лучше бы нас вообще не было дома и я не открывала бы ту дверь, тогда всё могло бы сложиться совсем иначе. Но, к сожалению, я всё же открыла её. И хотя мне даже хотелось проявить сопротивление, по какой-то причине я не стала возражать. До сих пор не знаю, почему мы всё же уехали с Саидом Садакати, если я этого не хотела.
…Какая-то медсестра стояла над моей головой. Она смотрела на меня и улыбалась, открыла клапан капельницы, и остатки лекарства быстрее потекли по трубочке. Убрав в сторону одеяло, она сильно надавила на мой живот, и я сморщилась от боли. Не обращая на это внимания, она снова надавила подобно тому, как оказывают первую помощь больным с сердечным приступом. Не сдержавшись, я вскрикнула, и медсестра, поспешно натянув на меня одеяло, сказала:
– Простите, что причинила вам боль, но это было необходимо.
Я кивнула, и она, сняв капельницу с моей руки, бросила её в мусорное ведро. В это время в палату вошла мама с букетом цветов. Положив их на стол между двумя кроватями, она встала рядом со мной и спросила:
– Дорогая, как ты?
– Всё хорошо, – ответила я, всё ещё испытывая сильную боль в животе.
Мама стала поправлять мне одеяло и платок на голове и с радостной улыбкой добавила:
– Ты даже не представляешь, что это за чудесный ребёнок. Машалла[3]! Все только и делают, что звонят и спрашивают о твоём состоянии, начиная с офиса имама пятничной молитвы и заканчивая людьми из муниципалитета. Все вокруг очень переживают за тебя.
– Мне так хочется, чтобы и Али позвонил… Если бы он был жив… – с грустью сказала я.
К горлу подступил огромный ком. Я попросила маму выключить свет, чтобы я могла заснуть и увидеть во сне Али или хотя бы закрыть глаза и погрузиться в воспоминания о днях, которые мы прожили вместе.
Мама взяла со стола принесённые ею белые лилии и, поднеся к моему лицу, сказала:
– Ты только почувствуй их чудесный аромат.
Я вспомнила день, когда хоронили Али, и то, как он лежал в табуте[4], доверху покрытом цветами. Его душа, словно мотылёк, порхала среди благоуханных цветов райского сада.
– Если бы был какой-нибудь графин, я бы могла поставить цветы в него. Иначе до утра они завянут, – сказала мама, открыв дверцу маленького холодильника.