– Ну что, кто за шашлык платить будет? – глядя на корчившегося на земле Радика, спросил он Обломкина.
От напряжения Радик сделался лиловым, а на лбу и шее вздулись вены толщиной в палец.
– Ты чего, урод, делаешь? – разведя руки в стороны, Обломкин глядел себе под ноги на рассыпанные в траве шампуры.
– Чем патроны заряжали? – пропустив его слова мимо ушей, спросил Матвей и, подмигнув Марте, привычным движением дослал патрон в патронник.
– Урод! – обретя дар речи, выдавил наконец из себя Радик.
Матвей между тем направил ствол под ноги Гере и надавил на спуск. Грохот выстрела и вскрик заставили бандита подпрыгнуть. Картечь или крупная дробь ударила по траве.
– Ты чего, сука?! – округлив глаза, взвыл Гера.
Матвей снова потянул за цевье. Стреляная гильза вылетела на землю, уступив место новой.
– Последний раз спрашиваю, кто за шашлык платить будет? – направил он ствол уже в Обломкина.
– Сколько ты хочешь? – выкрикнул тот.
Матвей вопросительно посмотрел на Марту.
– Пусть проваливают, – устало махнула она рукой.
– Слышал? – Матвей вновь перевел взгляд на бандита.
Тот выразительно кивнул.
– А ружье? – поднимаясь на ноги, простонал Радик.
Ничего не говоря, Матвей подкинул «Мойсберг», ловко поймал его за ствол, размахнулся и забросил далеко в озеро.
– Ну и гад же ты, – следя за полетом оружия, вздохнул Обломкин.
– Пока достанете, охладитесь, – миролюбиво заметил Матвей.
Радик наконец встал и начал пятиться задом. За ним последовал Обломкин, потом Гера.
– Что теперь? – спросила Марта.
– Собирайся, здесь уже делать нечего.
– Уверен?
– Это все из-за меня, – вздохнула Даша.
– Кстати, – спохватился Матвей, – твои вещи остались у них?
– Черт с ними! – бросила Даша.
– Ничего подобного, – покачал головой Матвей и с решительным видом направился вслед за скрывшимися в кустах мужчинами.
Колька вошел в подъезд и остановился, дожидаясь, пока глаза после яркого солнца привыкнут к полумраку. Да и дорога через гудевшую, словно рассерженный улей, Москву отобрала немало сил. Он с трудом перенес поездку на метро. Каждое мгновенье ему казалось последним. После приступов панического ужаса накатывалась апатия, которая сменялась вспышкой немотивированной ярости. Его раздражало абсолютно все. Выводили из себя громкие голоса пассажиров, вой электричек, стук колес. Кольке то начинало казаться, что в противном воздухе, загоняемом в подземку, исчез кислород, и он с усилием делал глубокий вдох, отчего тут же начинался приступ головокружения, и в глазах темнело. С трудом добравшись до Сокольников, он решил, что если не найдет, чем ширнуться, обратно попросту не поедет, поскольку дороги больше не перенесет.