Обер-прокурор неторопливо подошел к застывшему по стойке «смирно» гусару.
– Здравствуйте, Сергей Васильевич, – прошелестел он. – Ну что тут у нас? Упражняетесь? И как успехи?
Ответное «здравствуйте» отчего-то застряло в горле. Сергей ограничился полупоклоном, после чего вручил готовый рисунок. Победоносцев принял работу сухими длинными пальцами и вцепился взглядом.
– Что скажешь, Кирилл Иванович? – спросил, не отвлекаясь от рисунка.
– По-моему, сделано хорошо, Константин Петрович, – сдержанно сказал дядя, на всякий случай кашлянув.
– Хорошо? Ошибаешься, мой друг, ошибаешься…
Сергея прошиб холодный пот, и невольная обида тоже прошибла. Рисунок удался, он чувствовал это. Какого же черта?..
– Нарисовано не просто хорошо – превосходно, – неожиданно сказал Победоносцев. – У вас несомненный талант, молодой человек. И в нашем деле это может пригодиться… Да вы присаживайтесь, поговорим немного.
– Слушаюсь, – глуповато сказал Сергей.
Победоносцев поморщился.
– Экий вы служака, право. Давайте-ка без чинов. Я вам в отцы гожусь, а дядя – это дядя… Просто поговорим.
Усевшись за приставной стол, Победоносцев задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.
– Набедокурили вы, молодой человек, – строго сказал он вдруг.
– Это как же, ваше высокопревосходительство? – вскинулся Белозеров.
– Я же сказал – без чинов. Просто Константин Петрович… Напрасно вы подали прошение об отставке. Не могли же не понимать, что дело пахнет неповиновением. Когда не желает служить один, оно бы и ладно, дело личное. А когда все вместе – это сговор. Стало быть, умысел на дурное. Именно так это воспринял император. – Победоносцев кивнул в сторону портрета.
– А я, Константин Петрович, в стороне от боевых товарищей остаться не мог, – с дерзкой ноткой выпалил Белозеров. Дядя предостерегающе поерзал на стуле. – У гусар, уж не обессудьте, так не принято. За государя-императора и Отечество жизнь положим, когда понадобится, но глупость министерства терпеть не обязаны. И чтобы вы знали: между министром Ванновским и Его Величеством Александром Александровичем знака равенства никто не ставил! Так что не ищите бунта. В Киевском гусарском его нет! – Пригорюнившись, Белозеров добавил: – Да и Киевского гусарского теперь тоже нет…
Дядя задумчиво поерзал на стуле. Бескровные губы обер-прокурора раздвинулись в улыбке, обнажив по-молодому крепкие белые зубы. Возможно, фарфоровые.