Остался еще один вопрос.
– Какие условия, отклонения, штрафы?
– Ты не можешь служить другим. Если нарушишь нашу волю, мы разорвем контракт и больше в тебе не будем нуждаться. Нельзя быть дланью нескольких господ. В этом смысл истинной службы.
Данила все еще колебался. В их фразе, что они больше не будут в нем нуждаться, скрывался океан других смыслов.
– Оки-доки, где подписывать?
– Дай нам руку.
Из складок накидки высунулась золотая ладонь, и Данила распахнул глаза. Такого он еще в природе не видал.
– Обещай служить нам верой и правдой, Данила Хаблов.
– Обещаю.
– Ты выполнишь любой наш приказ.
– Выполню.
– Срок твоей службы определяется свершением нашего ритуала. Затем ты свободен. Ни Кларисса, ни мы не имеем права удерживать тебя после.
– Круто.
Между ними вспыхнул свет, а из обелиска понесся странный вой. У Данилы тряслись поджилки, но он держался. Надо было это сделать, раз уж события так сложились и другого выхода нет…
Что-то происходило вокруг. Золотая пыль завихрялась, а Господа перестали сохранять форму. Их рассеивало…
– Если захочешь встретиться с нами, вызови на кровь снова. И мы придем.
«Придем-придем-придем» – прогремело вокруг.
Силуэт Господ превратился в черный смерч. С надрывным гулом он разнесся во все стороны. Данилу ударил в грудь порыв ветра, и он с трудом удержался на ногах.
Наступила тишина.
Остались только он и пугающая статуя на перекрестке.
У него потемнело в глазах.
* * *
– Ну что ты как барышня… ей-богу… – ворчливо проник в сознание голос Клариссы.
Барышня. Сто лет он этого слова не слышал.
Данила открыл глаза и поднялся в кресле. Кажется, у него был обморок. Перед ним на столике лежали покрасневшие соты, но они были уже пустые. Кровь исчезла. Все вокруг пошатывалось или же это его голова. Кларисса сидела напротив него с хитроватой ухмылочкой. Видать, интересно было наблюдать за его злоключениями.
– Поздравляю. Твой первый выход к Перекрестку. Недурно.
Ему хотелось блевануть, просто ударить в нее мощной струей черт знает чего, так ему было плохо после этого трипа в запределье. В ушах все еще тонко звенело.
Соты и кровь – какая мерзость.
– Воды дай, – только хрипло сказал он.
Кларисса проворно встала и ушла на кухню. Минут пять Данила сидел с закрытыми глазами и открыл их, как только услышал шлепки ее тапочек. Он выдул стакан залпом и накинулся с вопросами: