Ида Верде, которой нет - страница 2

Шрифт
Интервал


Ида заговорщицки подмигнула ему. В этом был особый шик ее поведения на съемках: она не себя преподносила, как обычно это происходит с дивами, а сама следила за всей площадкой с рощицами световых приборов, упрямым племенем роликовых тележек или, как сейчас, – с лесом ощерившихся скал. Иногда, чуть склонив голову и прищурившись, Ида оглядывала декорацию и шепотом, взглядом, едва заметным поворотом головы предлагала что-то поправить. А уж перемигивание ее с оператором давно превратилось в ритуал.

Гесс видел Иду на крупном плане – как будто ее фотография стояла перед ним на столе.

«И все-таки ее лицо создано для детектива – завораживает и пугает одновременно!» – в который раз подумал Гесс.

Сколько раз за последние шесть лет царствования дивы Верде на экране он разглядывал пейзаж ее лица и выдумывал всякие сравнения: то ему виделись под глазами озера, на дне которых можно искать утопленников, то в очертаниях ноздрей точеного носика – тоннели, ведущие в райские кущи через заброшенные вокзалы – Ида Верде пугала нежданным уродством, потом устало улыбалась и – зачаровывала.

Потом, когда фильм будет закончен, ее лицо и она сама, вся, достанется сотням тысяч зрителей. По всей империи замелькают в темных залах белые носовые платки, захлюпают носы, потекут слезы. А пока это лицо – только для него, оператора Гесса. Вот он, завораживающий Россию от края до края крупный план: прямой нос, прямая линия губ, знаменитая волна мелких пепельных кудрей, ниспадающих вдоль бледных щек, – «лик злого ангела», как писали в начале ее карьеры журналисты. Красота, которая тает под воздействием тени, случайно упавшей на лицо.

Наконец пасьянс предсъемочной суеты сложился.

Отмашка режиссера: «Камера!» – и Ида, поскальзываясь, начала преодолевать крутой склон, отбиваясь от невидимых преследователей.

«Или видимых ей?» – Гесс вспомнил, как позавчера в баре отеля Ида рассказывала свой сон, и присутствующих затягивало в воронку ее мрачных фантазий.

Как же хороша она в кадре! Надменная пластика и обиженная осанка превращают реальную женщину в блуждающий призрак, пугливо касающийся земной тверди.

«Враги обзавидуются, – присвистнул Гесс. – Эта заторможенная поступь… Смешно, ей-богу, что Лозинский надеялся заменить ее дублершей. Просто бред! Пусть хоть сто дублерш из Императорского физкультурного общества без устали кувыркаются – никто так, как Ида, пройти не сумеет!»