Пляж, куда вела извилистая тропинка, был безлюден. Охотников купаться в такую холодную ночь не нашлось. Влюбленные парочки не рискнули спуститься вниз, выбрав сегодня более подходящие места для прогулок. Не валялись под кустами компании выпивох, никто не жарил шашлыков. Берег был пуст.
Огоньки окон, видимые сквозь путаные ветви деревьев, гасли. Далекий смех подгулявшей компании исчез в каменных мешках дворов. С уходом последнего посетителя резко прервались бухающие звуки басов из кафе. Будний день брал своё без остатка. Завтра снова на работу, поэтому нужно лечь пораньше.
Девушка, сидевшая на корточках под кустом, зябко поежилась и, поморщившись, осторожно прикоснулась к запястью, на котором красовалась рваная рана, оставленная клыками животного. Луна насмешливо улыбалась с небес, поощряя ночной разбой. Вокруг далеких фонарей металась сумасшедшими болидами мошкара. Все вокруг казалось неживым, неестественным, и даже город с его гулкими шумами на фоне мрачноватой атмосферы напоминал таинственное видение мира мертвых, в который так верили индейцы-алгонкилы. Ведь именно они по своей дремучести (а может, напротив, исключительно из мудрости) считали волка не просто санитаром леса, а хозяином мертвого царства.
От реки веяло холодом, сырым, противным, впивающимся в кости и кожу ледяными буравчиками. С другого берега доносился надрывный вой, от которого хотелось зажать уши и втиснуться в землю, пусть мокрую, пусть холодную, дающую призрачную тень безопасности. Возможно, это выла чья-то собака. Но в голову, где мысли и без того скакали перепуганными зайцами, лезла другая мысль: а вдруг это волк? Логичный довод, что волку через реку не перебраться, почему-то не успокаивал. В отупевшей от усталости голове пульсировала мысль: а вдруг волк придет… с ним?
Пронизывающий ветер, дувший с реки, раскачивал ветки, готовые запустить свои корявые щупальца за ворот платья. Прокушенная рука горела огнем. Слабые шорохи, доносившиеся отовсюду, лишь усиливали тревогу. Пальцы на ногах совсем окоченели. Туфли были забиты грязью и глиной, но снять их сейчас девушка не решалась, поскольку неуместные здесь шпильки были единственным, что помогало нащупать твердую почву под ногами, вцепиться в остатки здравого смысла и не дать себе в панике броситься прочь, не разбирая дороги, в сторону равнодушного к ее бедам города.