Вот такое изложение я тогда прочитал под ироничный взгляд адвоката Кучинского. Смешного я в этом ничего не видел, и единственным моим желанием было свести на нет эту вопиющую несправедливость. Я хоть в тот же самый момент был готов к очной ставке с Игнатовым, хотел, чтобы все написанное он повторил в моем присутствии.
Многие вещи из этого изложения были просто нереальны. Ну какие хождения по зимним лесам могут быть у человека со свежими семнадцатью швами на печени. Или же, как я мог ходить по всему городу вместе с Игнатовым от таксофона к таксофону и не встретить ни одного общего с ним знакомого. Опять же, описав в показаниях, как он вместе со мной на моей кухне изготавливал муляж взрывного устройства, он не смог бы описать ту самую кухню, потому как в моем доме далее порога нигде не бывал. И уж что совсем противоречило натуре Игнатова, что он якобы обуревая жаждой чужих денег, вдруг взял и отказался от задуманного в последний момент. Шел взрывать, а потом ему в голову пришла мысль, что могут пострадать люди, и он передумал. Ну что за чушь!
Кучинский, кстати, задавал вопрос Курмаеву о том, что, наверное, у следствия имеются вопросы к его подзащитному, то есть ко мне. На что Курмаев ответил, что следствие идет своим ходом, и если возникнет необходимость допроса, то мы об этом узнаем. Звонков из ОБОП или УВД мне больше не поступало, визитов оперативников так же не было. Зато в начале сентября в новостном выпуске местного телевидения сообщили, что дело о бомбе в «китайской стене» раскрыто, один преступник задержан и ведется розыск второго.
В середине сентября ко мне домой пришел человек, который якобы освободился из ИВС, и принес мне письмо от Сережи Игнатова, в котором он слезно умолял ему помочь. В письме он описал какого-то Славу, который якобы заставлял Игнатова звонить Голандо, а потом в ОБОП этого Славу убедили заменить в показаниях мной. Так же в письме Игнатов признался, что из чувства трусливой мести хотел навредить мне, а получилось, что навредил себе. Что оперативники обещали его отпустить, если он даст в отношении меня показания. И много что еще было в этом письме, что за давностью просто не сохранилось в памяти. Оригинал письма я передал адвокату Кучинскому и с того момента больше его не видел. Но у меня осталась его сканированная копия