– Да!
– Ну?
– Я слышу ветер и шум волн.
– Нет, нет!
– Крик чаек! – Зайне хотелось порадоваться вместе, видя большие глаза девочки, раскрытые в удивлении и великом восторге, но она, как ни старалась ничего не могла услышать.
– Да нет же, мамочка! Как это красиво! Неужели ты не слышишь?
– Я слышу стук молотка чеканщика на берегу!
– Нет! Это не сравнить со стуком молотка!
– Что это тогда, доченька? – Зайна в растерянности смотрела по сторонам.
Девочка долго не отвечала, словно была в забытьи. Улыбка блаженства застыла на ее умиленном личике.
– Что ты слышишь, Джумана, ответь мне! – мать подошла к девочке, с беспокойством посмотрела на свою дочь и присела рядом на колени.
– Это музыка!
– Музыка? Что за музыку ты слышишь?
– Не знаю, мамочка. Но она необычайно красива!
– Но откуда она, почему ты привела меня сюда?
– Она из моря! Но я не знаю, почему ее слышу только я. Мне нужно спросить у Абдул-Джаббара, я мигом сбегаю к нему. Ты разрешишь мне?
– Послушай, девочка моя! Знаешь, что я тебе скажу? Об этом лучше никому не говорить!
– Ну почему, мама? Абдул-Джаббар знает все! Я не скажу, что это я слышу, мне просто хочется его спросить.
И не успела Зайна произнести слово в ответ, как Джуману, словно ветром снесло.
Мастерская старого чеканщика Абдул-Джаббара находилась недалеко от моря. Никто не помнил, с каких пор старик работает здесь. Но ко стуку его молотка давно уже привыкли все жители прибрежного села и, казалось, что Абдул-Джаббар был здесь всегда. Его считали немного чудаковатым. Разговаривая, он никогда не отвлекался от своей работы, но всегда говорил именно то, что нужно было узнать прохожему. И многим слова старика казались странными.
Никто и никогда не покупал работы чеканщика, на которых были изображены события древней давности. Никто и не спрашивал, что было на них запечатлено, потому что все были когда-то детьми в этом селе, и только детям он рассказывал истории великих давностей. Иногда торговцы заплывали к нему и за бесценок скупали его чеканки. Говорили, что в далеких заморских странах его работы считались настоящими произведениями искусства и имели большую ценность. Но старика это мало волновало. Он жил один, потеряв семью в одной из эпидемий, и поэтому находил утешение в служении своему труду. Все знали, что он был безграмотен, но мудрость его была не из книг, а из глубины его сердца.