Дорога тёмной змеёй петляла среди снежных бугров, уходя в невидимый горизонт, морозной ночью складывалось ощущение будто бы вдали где-то земля смешивалась с горизонтом. Бригада, построившись поротно, перемещалась от станции прибытия к пункту дислокации, определённому ей в приказе. Перемещаться приходилось по фронтовым меркам совсем немного, около семи километров, на таком лёгком морозце было ещё терпимо.
– Вот они начались, военные дороги, сначала железные, потом обычные. Мне знакомый дядька всегда говорил, что самое тягомотное на войне, это дороги, всё тянутся и тянутся пути, всё нет им конца и края, – взбудораженно произнёс Алексей. Он шёл в первой шеренге роты.
– Так это ж не самое утомительное, вот ожидание, вот что человеку даётся гораздо сложнее. Ожидание боя, убьют или нет, вот чего он, то есть все люди, боятся, – ответил ему на это шагавший рядом Емельян.– Возьми вот, к примеру, шофёра или железнодорожника, им по-твоему, так дорога не в тягость, как солдату? Они этих дорог уже насмотрелись выше своей головы, ещё их внуков тошнить от дорог будет.
Царапнув щетиной подбородка воротник шинели, продолжил:
– Я и сам сколько таких дорог вот по малолетству прошёл голодным… В деревне по зиме хлеба ведь не добыть было, так ходил я на станцию километрах в восьми, там хоть каким-нибудь харчем разжиться ведь можно… По полю ведь идти совсем невмоготу, когда ветер в лицо прямо сечёт. А деревья все на дрова по краям дорог спилили, начальник районный так распорядился. Вот сестрёнка жива была, с ней вместе и ходили. Торбы через плечо, вёдра в руки, оба от горшка два вершка, смотреть жалобно… Голодная година, батьку с мамкой сразу забрала, мы с сестрой крепкими оказались.
– А волков что же, вообще не боялись? – спросил удивлённо Зорин.
– Голод страшнее волка, он съедает человека дольше, чем зверь. Мучается неделями, на крик исходят, разум мутнеет. А волк задрал моментально, да и делу конец.
– Эх ма, голод не тётка, я это ещё в интернате почуял на собственной шкуре, – подытожил Лёха.– Сиротой родиться, – всю жизнь поститься. Я ж не такой весёлый в детстве ведь был, голодный и злой всю беспризорницу проходил, даже дразнили, мол, никакой нет в тебе зори, а сплошной сумрак. Может, и взаправду…
– А когда повеселел то? – Емельян не заставил ждать себя с вопросом.