Крестовский с плохо скрываемым облегчением посмотрел вслед уползающей тачанке. Затем он перевел взгляд на убитого напарника и грустно вздохнул.
– Эх, Женька… – пробормотал он, спрыгнув с дрезины. Подойдя к трупу, он первым делом поднял раритетную шапку и с омерзением вытряхнул из нее отвратительное месиво из крови, мозга и волос. Покрутив в руках головной убор, напарник мертвеца с удовлетворением обнаружил, что вожделенная кокарда не пострадала. Серп и молот по-прежнему тускло мерцали в полумраке. Еще немного поизучав шапку, мужчина разочарованно просунул палец в дырку на том месте, где пуля вышла из головы предыдущего владельца.
«Ладно, сойдет… Машка зашьет. Заодно и отстирает. А ведь теперь шапка-то у меня как заговоренная будет! Пуля в одно место два раза не попадает…» – подумал он.
– Крестовский, дай, чем перевязать… – чуть слышным шепотом произнес комиссар, баюкая раненое колено. – И, это… сходи, глянь, чего там с Григорьевым…
Глава -8
Танцующий с тенью
Дуэль между светом и тьмой, между правдой и ложью.
Танцующий с тенью на звеньях разорванных уз,
Когда я умру, положи мне на грудь подорожник
И чёрным дождём окропи нашу звонкую грусть.
Туннели уводят всё глубже и глубже. И нервы
Натянуты так, что на них выступает Тибул.
Пусть нищие духом поют про заоблачный Шервуд —
Заплывшие жиром всегда их поддержат с трибун.
От перебинтованных временем толку немного —
Всего полрожка да дырявый треух со звездой.
Но та бочка меда, в которой отсутствует деготь,
Едва ли кому-нибудь в жилу. Отчаянный вздох.
Схождение: сила на силу и воля на волю —
У марионеток есть шанс оборвать свою нить.
Любовь или ненависть сердце больнее уколет?
Лишь смерть разлучает, чтоб после вновь соединить.
Дрожат секунданты в предчувствии близкой развязки.
Осталось чуть-чуть – пара па. Осторожней, танцор!
Когда я умру, я уйду без патронов и маски
Туда – на поверхность, где солнце. И ветер в лицо.
– Ну и что теперь с этим триппером делать? – Анатолий Лыков большой ладонью тяжело припечатал листок бумаги, лежащий справа от его тарелки, а потом еще более тяжелым взглядом уперся в лицо сына.
В прежние времена Петр вполне мог бы быть актером, кумиром женщин; впрочем, на недостаток женского внимания он не мог жаловаться и сейчас. И дело тут было не только в том, что у него в карманах не переводились патроны. Выразительное лицо, с нагловато-высокомерной улыбкой, частенько кривившей его четко очерченные губы, и атлетическая фигура в сочетании с аурой самоуверенности делали его поистине неотразимым в глазах многочисленных девиц, вздыхавших по красивому парню.