Трудно было назвать осенью то, что творилось за окном, пока я собирался выйти на улицу. Дождь, который шёл, не переставая, три дня, закончился, и светило яркое солнце, а ветер покачивал линии электропередач. Тучи сбежали при его появлении, и настроение было замечательное, воздушное. Ну, почти. Играла музыка из колонки, и, пританцовывая под неё, я надевал свои узкие джинсы, слегка торопясь. Пунктуальность всегда была частью моей натуры, и мне нравилось убеждать себя, что это часть немецкой философии. Пунктуальный человек – ответственный человек. Перепроверяя по карманам все, что мне нужно, а это было немногое: пара бумажных купюр, телефон, чтобы не потерять контакт с миром, который без него переставал существовать, и жвачка. Набор обычного подростка, и, конечно, чувство радости, которое с годами меркнет. Надев пальто и прихватив зонтик, я выбежал в коридор, чуть не снеся при этом свою маму. Тогда мне было 16 лет, и пушок, что рос на вытянутом лице с квадратными скулами, её всегда забавлял.
– Куда ты опять собрался? – ласково спросила она. Это был скорее вопрос из вежливости, ведь мама никогда не вникала в мою личную жизнь, а главным пунктом для неё было мое счастье. Я любил её за это. Ведь нет ничего лучше, чем учеба на своих же ошибках. Хотя это изрядно сокращает жизнь и количество нервных клеток. Она была очень привлекательной женщиной с печалью в глазах и вечной улыбкой. От неё мне и достался цвет голубых глаз.
– К безумным приключениям, что приведут меня к счастью! – выкрикнул я на ходу, пробегая по коридору и закрывая за собой дверь.
Прозвучал стук с обратной стороны двери и её веселый голос:
– Береги себя, а то твои приключения могут закончиться потом у роддома.
– Очень смешно, мам, мне бы для начала оказаться в постели рядом с девушкой, – под нос себе пробубнил я.
Глупо было винить её за заботу, тем более она ничего не знала о моей личной жизни, да и вообще что происходит за пределами дома. В тамбуре на меня упал тяжелый взгляд с портрета старой женщины, который давно пора было бы снять. Каждый раз он будто с укором разглядывал мою одежду и молча осуждал. Вид у меня был – что-то среднее между парнем, что украдет из магазина банку огурцов, и безумным хипстером, что только начал осваивать эту культуру. Вздрогнув и при этом опрокинув зонтиком стеллаж с обувью, я выругался и начал обратно расставлять десять пар туфель на все случаи жизни, что носила моя мать.