-Да, на обоих на нас испытания выпали. На тебя, правда, в разы тяжелее.
-Я не знаю как вынес это все. Когда тогда, в Ростове был, раз шесть пытался застрелиться. И в рот ствол совал, и к виску пробовал… Но не мог я, не мог! Понимал, что рано, что нужно еще что-то от меня в этой жизни.
-И правильно понимал.
-Ну, как видишь, да. Бандюков мы не мало тут поймали. Недавно вот поймали ублюдка такого: он людей грабил, кошельки там отбирал, кольца, вещички какие получше, а тела под поезда на Инской бросал, вроде как несчастный случай. Вот на четвертак сейчас и отправится, выродок.
-А правда у вас тут лагерь для пленных открыли?
Горенштейн аж покраснел от злости. Кровь прильнула к его желтоватому лицу, руки затряслись, и он со страшной злобой в громком голосе заговорил: «Да уж, приютили это говно! Нашли, б…ь, кого держать тут! Эти выродки работают, да работают мало, их надо заставлять по 24 часа в сутки вкалывать и дерьмо жрать! Понапривозили тут эту нечисть недобитую»
Летов лишь кивнул в ответ, ибо был во всем согласен с Горенштейном. Он же откинулся на спинку стула, резко снял с графина стакан, до краев наполнив его водой, и жадно выпил.
-Разгорячился – сказал он. – До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что их нет. Они мне снятся, Серега! Ты понимаешь какого это, знать о преступлении, но не знать, кого наказать и кому мстить.
-Еще хуже, когда ты знаешь о преступлении, и одновременно знаешь что виновен в нем лишь ты – мрачно сказал Летов.
-Да уж, заварил ты кашу тогда… Как сейчас помню того СМЕРШовца. Хороший был мужик, помог тебе.
-Да, за заслуги мои хреновы срок не очень большой дали. Только что это дало – перед Родиной я может долг и искупил, а перед собой – ни капли.
-Ты где работать думаешь?
-А хрен знает. Паспорт получу, так и пойду искать.
Горенштейн хлопнул по колену и весело сказал: «Решено, пропишем тебя у меня в комнате. У меня как раз освободилось место – мой сосед по комнате съехал в Заельцовку, вот тебя на его место и пропишем, как паспорт выдадут. Я смогу подсуетиться – коммуналка то общая, а не милицейское общежитие».
Летов усмехнулся и с большой долей радости в голосе ответил: «Спасибо тебе, хоть от одиночества спасешь. А от себя… от самого себя одно спасение – ты сам».
Горенштейн похлопал Летова по плечу и сел за стол. Вдруг, громко зазвенел черный телефон, от звона которого даже листки на столе дрогнули в конвульсиях.