Но к вечеру, слегка оклемавшись,
Серебров захотел малосольных огурцов, и полез за ними в подпол.
Там, среди невысоких полок, уставленных банками с соленьями, он и
обнаружил разрытый земляной ход, ведущий на улицу. На утоптанном
полу, прямо в осыпавшейся земле, отпечаталась маленькая детская
ножка, отчего-то всего с четырьмя пальцами, от которых шли четкие,
глубокие бороздки, оставленные когтями. Вдоль стены, повторяя
построение пузатых банок, лежали три куриные тушки, трупик
облезлого кота невнятной расцветки, и с пяток жирных амбарных крыс.
Все совершенно обескровленные.
Серебров устало опустился прямо на
холодный земляной пол и долго глядел на любовно разложенные тела
мертвых животных. Есть расхотелось. Совсем.
***
Сученыш пришел под вечер. Привычным
движением головы приподнял крышку подпола и протиснулся в комнату.
Он был абсолютно таким же, каким Михаил Степанович его запомнил —
приплюснутый, словно отсутствующий нос, плотно прижатые, чуть
заостренные уши, сильно выдающиеся вперед надбровные дуги и синие
почти до черноты глаза. По-паучьи переставляя все четыре
конечности, он подошел к Сереброву вплотную, бесстрастно поглядел
прямо в дуло обреза, пляшущего в дрожащих руках, и, разжав челюсти,
выронил на пол белую курицу с размозженной головой. После чего,
пятясь, отполз на пару шагов и уселся, растопырив мосластые коленки
в стороны.
Взгляд Сереброва долго недоверчиво
сновал с уродливого рыла на куриную тушку и обратно. Совершенно
спонтанно, до конца не отдавая себе отчет в том, что он делает,
Михаил Степанович отложил обрез, вместо него подняв с пола мертвую
птицу.
—Что ж ты, паскудник, где живешь, там
и воруешь, а? — покачав давно не чесаной головой, спросил он.
Сученыш не ответил, продолжая
смотреть на охотника немигающим взглядом.
— Спать ложись, — устало пробормотал
Серебров. — И чтоб без моего ведома на улицу ни шагу, понял?
Не дожидаясь ответа, он прошел на
кухню. Куриная тушка шлепнулась в раковину и оттуда, по-орлиному
раскинув крылья, укоризненно пялилась на охотника единственным
уцелевшим глазом. Щелкнула плита, в долю секунды вырастив в одной
из конфорок голубоватый газово-огненный цветок, тут же безжалостно
придавленный кастрюлей с холодной водой. Правя оселком затупившийся
нож, Михаил Степанович боковым зрением следил, как на провонявшей
псиной подстилке устраивается на ночь самый взаправдашний
упырь.