Солнце садилось. Длинная Стена сливалась с линией горизонта.
С Тропы выезжал обоз. На повозки были уложены осадные щиты и лестницы, которые так и не пригодились при штурме низаритской крепости.
Тимофей скептически осмотрел лестницы. Небольшие, легкие, укороченные. С такими, конечно, проще управляться в тесных горных проходах и такие, пожалуй, достанут до зубчатого гребня ханьской Стены. Но что если…
– Княже, – негромко окликнул Угрима Тимофей. – Сможет ли бесерменский колдун поднять свою Стену так же высоко, как ты поднимал стены Острожца?
Если это возможно, проку от коротких лестниц не будет.
– Не поднимет, – уверено ответил Угрим. – Даже если он знает, как это делается.
После недолгой паузы князь уточнил:
– Здесь, во всяком случае, этого точно не произойдет.
Почему? – Тимофей не успел задать вопрос. Князь поддел носком сапога песок под ногами. Легкое облачко мелкой пыли развеялось как дым.
– В этих недрах нет скал, которые можно вытянуть из земли. Скалы расположены дальше на север – в горах, а под нами только пыль и песок. Это ненадежный материал. Он не удержит Стену.
Ну что ж, теперь было понятно, почему Угрим открыл Тропу на песчаной равнине. Тимофей почувствовал некоторое облегчение. Однако князь поспешил его разочаровать.
– Стену выше, чем она есть, ханец не поднимет. Но думаю, для нас уже готовят другие сюрпризы, – сообщил Угрим, вглядываясь в далекую преграду.
* * *
О том, что противник уже появился под Стеной и начал подготовку к штурму, Чжао-цзы узнал раньше, чем на дальних северных башнях у линии горизонта зажглась цепочка сигнальных огней, и к небу потянулись столбы густого дыма.
Знал он и то, в каком именно месте вышел враг и по какому участку намеревается ударить. Обо всем этом Чжао-цзы сообщила Великая Стена.
Стена была самым надежным дозорным. С пробуждением древней силы, каждый ее кирпичик, каждый цунь[2] кладки, стал зорким глазом и чутким ухом. Стена видела и слышала далеко. Дальше даже, чем распространялось действие ее защитной магии. И при этом Великая Стена, пронизанная магическими токами и связанная вмурованной в глину и камни смертью, была единым существом, каждая часть которого чувствовала, что творится на любой отдельно взятой башне, на стенном пролете между башнями, на ближних и дальних подступах к ним.