Русская интеллигенция была инструментом разрушения <массового сознания>. Интеллигент прежде всего был врагом царской автократии и всего ею созданного. Его враждебность могла принимать и действительно принимала различные формы, но она присутствовала всегда, и это было той самой базовой характерной особенностью, которая ставила интеллигенцию вне всех прочих слоев российского общества. Можно сказать, что интеллигенция была не столько классом, сколько состоянием ума и духа [УСПЕНСКИЙ Б.].
По этой причине в царствование Николая II:
… Двор Его Величества и русское литературное сообщество в целом являли собой два враждебных лагеря. Лев Толстой – величайший русский писатель и моральный авторитет мирового уровня, в своем личном послании Николаю II (1902 г.) нелицеприятно, руководствуясь, по его словам, «только желание<м> блага русскому народу и Императору», писал:
«Любезный брат! Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к вам в этом письме не столько как к царю, сколько как к человеку – брату. Кроме того, еще и потому, что пишу вам как бы с того света, находясь в ожидании близкой смерти. <…> Если лет 50 тому назад при Николае I еще стоял высоко престиж царской власти, то за последние 30 лет он, не переставая, падал и упал в последнее время так, что во всех сословиях никто уже не стесняется смело осуждать не только распоряжения правительства, но самого царя и даже бранить его и смеяться над ним».
Запанибратская форма обращения к Государю, как и поучительно-наставительный тон письма со стороны российского подданного в эпоху «Золотого века» русской литературы, когда Пушкин и Жуковский принимались при Дворе и удостаивались высочайшей милости – личного общения с Государем, звучали бы как что-то немыслимо дикое и в высшей степени неучтивое. Но в <начале ХХ в.> сакральный ореол Государя уступил место галерее уничижительных карикатур на Самодержца всея Руси и самодержавие как принцип властвования. С самого начала царствования Николая II отношения между Двором Его Величества и русским литературным сообществом в целом, являлись, мягко говоря, неприязненными [УРАЛЬСКИЙ М. (III). С. 165].
Однако вернемся к юному Марку Ландау. С большой долей уверенности можно полагать, что его родители были людьми европейски образованными и не религиозными. Поэтому, будучи ребенком, Марк Ландау в хедере не учился, а по достижении 10-летнего возраста поступил в Пятую киевскую классическую гимназию, открытую в самый год его рождения. У киевских обывателей гимназия именовалась не иначе как «Печерской», по месту своего расположения на Печерске – в уютно прислоненной к Киево-Печерской Лавре и городской крепости части старого города. В 1899 г. в честь 100-летия со дня рождения А.С. Пушкина на средства преподавателей и учеников – в их числе и Марка Ландау, перед гимназией был установлен небольшой бюст поэта. Николай Бердяев вспоминал: