Воздух в испарине тяжело шевелился в подвалах неба. «Надоело солнце, надоело лето, хочу дождя, осени хочу», – ворчливо думал Стемнин, бродя по комнате и не находя себе места. Почему-то без футболки было жарче, чем в футболке. Но, стоило надеть футболку, становилось еще горячей.
Фонтаны без воды, неподвижные эскалаторы, старые самолеты на постаментах – таковы были его дни.
В последнее время нашел на него стих. Хотя денег вполне хватало года на четыре безбедной жизни, Стемнин вдруг впал в такую экономию, точно проедал последние рубли. Вроде наказывал себя за то, что не работал. После похода в «Карму» он ел только гречку, слегка сдабривая ее подсолнечным маслом. Ни мяса, ни овощей-фруктов, ни ягод, переполнявших московские рынки и лавочки, ни даже молока он теперь не покупал, угрюмо блаженствуя от праведного поста, от самого однообразия невкусной еды.
Когда в пятницу раздался Линин звонок, он мыл тарелку после позднего монашеского обеда.
– Илюш! Что это у тебя голос такой сиплый. Простыл?
– Просто давно ни с кем не разговаривал.
– Ты дома? Никуда не собираешься?
– Дома, дома, – удивился Стемнин. – Ты для кругозора спрашиваешь или из корысти?
– Мы хотим к тебе. Соскучились, веришь?
– Еще чего, – обрадовался он. – Приезжайте, я вас живо выведу на чистую воду.
Наспех одевшись, Стемнин рванул дворами к ближайшему рынку. Рынок завален был дарами лета. В ряду, где торговали молодой картошкой, морковью, капустой и салатом, раздавалось:
– Зелень! Зелень! Зелень! Кому зелень!
– Командир, картошка у тебя нормальная?
– Нэнормальны уже в балныце лечится.
– Почем у вас эти огурцы? – спрашивала, глядя мимо продавщицы, недовольная женщина лет сорока.
– Эти по двадцать, моя хорошая.
– Двадцать? Да вы поглядите, какие у них попки мягкие!
– Женщина! – неожиданно сердилась торговка. – Оттого, что вы их теребите, они тверже не станут!