– Скажи Йоханне, что все будет хорошо, – произнесла она, все еще не выпуская меня из объятий. – И скажи, что мы никогда не хотели причинить ей вред.
Я не понял, что она хотела этим сказать, но мне не хотелось задерживаться, поэтому я не стал переспрашивать.
Дождь усилился. Он падал с неба широкими полосами толстых тяжелых капель, ударялся об асфальт и расплескивался, будто в приступе гнева, делая окружающий город сверкающе-черным и мокрым. В его запахе ощущалась какая-то горечь, почти вызывающая чувство тошноты. Я постоял минуту в подъездной арке, решая про себя, куда направиться дальше, и думая о том, где я и куда иду. Было девять тридцать, я потерял жену и выпил бог знает сколько чашек черного кофе. Вряд ли теперь мне удастся заснуть.
Там, откуда раньше доносился смех, теперь слышались звуки драки, звон выбитого стекла, а там, где недавно звучал женский смех, теперь раздавался тот же женский голос, только теперь дама вопила, выкрикивая слова брани и протеста. Я натянул капюшон парки, потрогал рукой ремни кобуры и направился прочь.
Глядя вперед, я чувствовал, как капли дождя холодят кожу. Я повернул на Фредрикинкату и через несколько шагов услышал, как дважды прозвучал рев автомобильного клаксона. Звуки шли с противоположной стороны улицы. Я немного опустил капюшон, чтобы видеть, кто сигналит. Оказалось, что это был тот самый молодой африканец, что вез меня от моего дома.
Такси стояло в центре темного квартала, не выключая двигателя, и я справедливо решил, что внутри будет гораздо теплее и суше, чем здесь, в переулке. Через несколько секунд я уже прочно утвердился на заднем сиденье и давал инструкции водителю отвезти меня на этот раз на юг.
У этого человека было имя Хамид и своя история. Он приехал в Финляндию полгода назад. Почему он решил дождаться меня? Потому что я был платежеспособным клиентом. Я не мог упрекнуть его за это. Мало кто был готов работать бесплатно.
Хамиду нравилось в Финляндии. По крайней мере, здесь хоть как-то можно было жить. Он даже подумывал о том, чтобы завести здесь семью.
Я прислушивался к его быстрой речи на ломаном английском и рассматривал его в профиль. Узкое лицо оливково-коричневого цвета, беспокойные миндалевидные глаза, отражающиеся в зеркале заднего вида, проворные руки на рулевом колесе. Потом я снова посмотрел на мелькающие за окном мерцающие огни своего родного города, затопленные улицы, омываемые дождем, в лужах, размером с небольшой пруд, выбитые окна и сорванные с петель двери домов, черные остовы сожженных машин и людей, бродивших по лужам. То, что казалось мне концом мира, для Хамида означало надежду.