Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи - страница 22

Шрифт
Интервал


Кроме того, несколько десятилетий назад было практически невозможно проникнуть за внешние формы в мысли людей, создавших художественные метафоры, отличные от наших. Отсутствовали всякие элементы для понимания. Было мало известно об их истории и внутренней жизни, выраженной в литературе, религиях и песнях. За три поколения ориенталисты потихоньку открыли целые континенты, поучительные для нас, целые царства мыслей и стремлений и показали, что европейская цивилизация – не единственная, тогда как разные девиантные и экзотические квазицивилизации лишь подражают ей, как самоуверенно полагали наши отцы, а всего лишь одна цивилизация из многих. Сейчас появилась возможность подойти к искусству иной культуры изнутри, следуя тем путем, которым шли его создатели, и таким образом подойти хотя бы к частичному их пониманию.

В будущем мы, быть может, достигнем нового, поистине универсального гуманизма и будем говорить об Ассизи и Элефанте, Боттичелли и Ли Лун-Мьене, о танце тандава и Снятии с креста как о храмах, личностях и стремлениях, одинаково важных в жизни человеческого духа.

В поезде между Бомбеем и Калькуттой: поезда для мужчин и поезда для евнухов

Если верить психоаналитикам, видеть во сне спешащий поезд – это знак подсознательного беспокойства о мужской потенции. Для такого открытия не нужно особое воображение. Что более мужественно, молодо и безумно, чем поезд, с грохотом пролетающий мимо вокзалов и ныряющий в горы в стремительном, возбуждающем лязге металла в духе непреодолимой силы и воли? Самый мужественный отрезок железной дороги в этом смысле, несомненно, идет вдоль Лигурийского побережья; поезд спешит вдоль крутых склонов Апеннин и каменистого берега, скашивая дома, холмы, утесы, мосты, стены, деревья, неожиданные толпы, церкви и рынки, и от этого возникает чувство эйфории, граничащее с опьянением.

Однако самый немужественный поезд, на котором мне доводилось ездить, – этот самый, который везет нас по равнинам Индии. Он идет медленно, пыхтит, останавливается, потом снова немного набирает скорость, но пространство такое широкое, мир такой огромный, что тебе кажется, будто ты никуда не движешься. Между тем в купе полно пыли и дымы. Туччи умудряется читать, но он герой печатного слова и исключение. Трое остальных пассажиров, включая меня самого, смотрят в окно, дивясь на бескрайний ландшафт сухих деревьев, черных камней (базальта, которым усыпан Декан), крестьянских лачуг и коров.