Рухнули на какое-то тряпье, особо не
разбившись, но едва я поднял голову, первое, что я увидел, два
испуганных глаза на пол лица над бортом лохани и прежде чем я успел
что-то объяснить, Маша пронзительно закричала.
Дорогие читатели, огромная
просьба, не забывайте про лайки и комментарии, чтобы я мог
понимать, нравится ли вам произведение и ваше отношение к
нему?
Глава шестая. Тайны. Их все
больше
Таскать воду было легче всего. Ходишь прямо, штаны ничего не
задевают… Полоть мамины грядки было куда сложнее: как не меняй
позу, а все равно на корточках и выпоротая задница немилосердно
ныла и саднила. Но хуже было не это, меня никто не хотел слушать,
даже разговаривать. Только отдавали указания и проверяли
исполнение. Хотя, захоти они выслушать, даже не знаю что и сказать…
Сдавать друга? А друг ли он после того, как получив свою порцию
порки, просто сбежал, даже не попытавшись объяснить свои
действия.
Как оказалось, дядя тоже услышал пение и подошел поближе, чтобы
лучше слышать и, когда раздался крик, просто снес дверь вместе с
бочонком, влетев как ураган. Всего мгновение понадобилось ему,
чтобы оценить ситуацию, а потом бывший дружинник начал действовать.
Я даже не помню, как я и Овер оказались на улице, так быстро он нас
выкинул наружу. Потом парой пинков, Ивер подогнал нас к дровне и
неловко, одной рукой развязал ремень. Придержал скользнувший нож в
ножнах, положил его аккуратно на дрова и, свернув ремень в четыре
раза, молча, взмахнул им, указывая куда ложиться.
Порол дядя жестко, последний раз мне так досталось зимой, когда
мы с братом бросили вспаренного коня, побежав сами в тепло.
Косматый после этого заболел и пришлось тратить почти целиком малый
империал, чтобы его вылечить. Подбежавший на шум отец, дождался
окончания экзекуции и только после этого полез с вопросами. Дядя
односложно ответил, что поймал нас за подглядыванием за гостьей,
после чего отец разочарованно посмотрел на меня, махнул рукой и
ушел. Тут-то Овер, получив свою порцию и убежал, на ходу подтягивая
портки. Я с трудом сдерживая слезы кое как натянул штаны и поплелся
к себе. В портомойне мама что-то говорила Маше, но я ничего не
слышал, меня душили слезы от боли и обиды за несправедливое
наказание. Вечером я попробовал поговорить с отцом, но он не стал
меня слушать, отправив в нашу с братом комнату.