– Терпение мое вот-вот лопнет, – отрезал полковник. – Что за чушь вы несете.
– Кажется, я не сказал ничего нелепого, – повысил голос Бернарди. – Посягнуть на этот лес – вещь неслыханная, запомните.
Он пробормотал еще что-то и зашагал прочь, в глубь Старого Леса.
Глава комиссии, желая оправдать Бернарди, сказал, что тот действительно странноват, часто тревожится по пустякам, зато никто лучше него не знает лес, а если нужно вылечить какое-нибудь растение, тут уж он мастер, равных ему в этом деле не найти.
Полковник, видимо, разозлился не на шутку. В одиночку он пошел обратно к дому. Вдруг из чащи донесся чей-то голос: «Полковник! Полковник, подите-ка сюда, вы только взгляните!»
– Кто это зовет меня? – спросил Проколо начальника комиссии.
– Понятия не имею, – ответил тот, смутившись, – ни малейшего понятия.
– С наглецами, – сказал полковник, узнавший голос Бернарди, – с наглецами у меня разговор короткий. Так и передайте ему, если сочтете нужным.
И быстро направился к дому, а над лесом еще долго носилось эхо: «Полковник! Полковник!»
Это случилось то ли на следующий день после прихода лесной комиссии, то ли два дня спустя.
Поужинав, Проколо прогуливался на лужайке перед домом.
Уже почти стемнело, когда раздался крик сороки-сторожа.
Полковник спросил у Ветторе, кого это принесло в такой поздний час. Ветторе ответил, что не знает.
Прошло двадцать минут, никто не появлялся. Сорока прокричала снова.
– Если в первый раз птица и могла ошибиться, то дважды – ни за что, такого еще не случалось, – заметил Ветторе.
Полковник шагал взад-вперед по лужайке еще три четверти часа, однако никто так и не пришел. Наконец он решил укладываться спать и наказал Ветторе не смыкать глаз до утра.
В половине десятого он погасил свет, залез в постель и лег на живот, чтобы поскорее заснуть. Именно в тот момент сорока подала голос в третий раз. Но опять никто не пришел.
Птица-сторож кричала в половине одиннадцатого, в десять минут двенадцатого, потом ровно в полночь, без двадцати минут два, без пяти три и, наконец, в три часа сорок три минуты. Каждый раз полковник начинал ворочаться в кровати, ожидая чего-то и отгоняя сон прочь. Каждый раз он зажигал свет и смотрел на часы.
В три часа сорок девять минут, когда сорока в десятый раз сообщила о том, что к дому кто-то идет, полковник вскочил с постели, оделся, схватил заряженное ружье и направился к старой лиственнице.