– Выхода в Интернет здесь нет, – сказала Слоан, явно утомленная собственной речью. Правильно, сколько новичков проходит через ее руки, и каждому она читает одну и ту же лекцию! – С помощью компьютеров можно лишь выяснить, есть ли у нас нужная книга, является ли она циркулирующим материалом, доступна она или нет, ну и так далее…
Реджине эта система была знакома лучше, чем что-либо иное в жизни. (Больше всего на свете она любила стройную систему. Порядок – превыше всего!) Отыскав в каталоге нужную книгу, посетитель выписывает заглавие и идентификационный номер – на квиток, карандашом. Письменные принадлежности стоят в стаканчиках с обоих концов длинных столов. В наш век, когда тексты набирают только с клавиатуры, а письма шлют почти всегда электронные, Нью-Йоркская библиотека остается, пожалуй, единственным местом, где человеку приходится писать на бумаге карандашом.
Слоан, звонко цокая каблуками, вела Реджину дальше. Все вещи на ней были от Ральфа Лорена, волосы собраны в аккуратный хвост. При первом же взгляде на новую работницу Слоан – как и соседка Реджины – не сумела скрыть разочарования. Похоже, на Манхэттене принят некий тайный дресс-код, о котором знают все, кроме Реджины. Она – как инопланетянин из «Нашествия похитителей тел», вроде и похожа на местную, но стоит присмотреться, и мелкие детали начинают выдавать в ней чужака.
– Ну, вот и сердце библиотеки, – сказала Слоан. – Главный читальный зал.
Отец часто ездил в Нью-Йорк по делам и брал с собой маленькую Реджину. Негласная семейная традиция включала поездку на поезде «Амтрак», обед в кафе «Серендипити» и визит в главное здание библиотеки на Пятой авеню. Всякий раз немного затхлый воздух читального зала вызывал воспоминания о прошлом, да такие четкие, что Реджина словно тонула в них, выпадая из реальности.
Реджина немного помедлила, вчитываясь в цитату на двери – слова Мильтона из его «Ареопагитики», речи 1644 года о свободе печати от цензуры: «Хорошая же книга – драгоценный жизненный сок творческого духа, набальзамированный и сохраненный как сокровище для грядущих поколений»[1].
Зал поражал уже только своими размерами: высота потолка – пятьдесят один фут, всего на десять футов ниже городского особняка. Ширина помещения – семьдесят восемь футов, длина – двести девяносто семь, это почти целый жилой квартал. Через огромные арочные окна льется солнечный свет; потолок расписан под небо с облаками и украшен резным деревом: позолоченными херувимами, дельфинами и свитками. Однако больше всего Реджине нравились четырехъярусные люстры с масками сатиров между лампами.