Тогда-то я и решила, сдуру, взять уроки восточного танца, мол,
парней это сильно возбуждает. Накопила на белье, дорогое, секси, на
наряд, на поход к парикмахеру… только забыла об одной мелочи…
Андрюша зависал в установке гораздо чаще. Говорил, что они
готовятся к какому-то важному турниру и что им надо «надрать
задницу Вивату». Много чего говорил, но я не понимала…
Я закончила универ, получила, наконец-то, диплом магистра,
отгуляла с ребятами, потому хотелось слегка поздравлений, что ли?
От любимого-то, кажись, человека.
Я поймала его, когда он вышел из установки, посадила в кресло. В
интимном полумраке включила музыку, начала танцевать… а мой
Андрюша… заснул. Под ту самую музыку. Прямо в кресле. Захрапел
даже… тоненько, на одной ноте, и, глядя на этого задрота в
поношенных трениках, я вдруг прозрела. В один миг. Что я делаю в
этой квартире? В его жизни? Танец для него учу? Белье для него
покупаю? Дурацкими духами прыскаюсь? Не высыпаюсь, чтобы совместить
учебу с работой? Чтобы понравиться кому… этому?
Прынц, мать вашу! Худющий, как скелетина, маленького роста, уже
лысеет, живет только в своей игре… а я… я прислуга. Хуже, чем
прислуга. Потому что прислуге платят, а я плачу сама…
Борюсь за этого?
Я взяла со стола вино, налила себе бокал и осушила его одним
залпом. И еще! И еще! Я редко пила, да метко, опьянела сразу.
Качаясь, пошла в его, не мою!, спальню, сорвала со стены плакат
Альфы, вытерла об него босые ноги… Виват значит… Виват в крови. Я
сорвала второй плакатик и зачем-то скрутила его в трубочку, зажала
в ладони.
– Сделай его на этом турнире! – попросила я, размахивая
плакатиком как мечом. – Я за вас, ребята, молиться буду… чтобы
этот… Альфа и его подонки проиграли… сделай, ну, пожалуйста! Надери
ему… задницу!
А потом засмеялась. Покачалась к игровой установке, повертела в
руках шлем… похож на мопедный. Но мопед лучше… инте-е-е-ереснее… И
я пустила, со всего духу, шлем в стену кабины…
А дальше… эпический звон стекла. Такой приятный, веселый…
осыпающиеся, блестевшие в свете люстры осколки. Год! Я отдала этому
подонку год своей жизни!
– Сука! – закричал проснувшийся Андрей. – Я только кредит за нее
выплатил! Как я теперь играть буду!
Не ты выплатил, а я! Но Андрей уже не слушал. Он схватил меня за
шиворот, прям в этой проклятой одежонке, прям с бутылкой, теперь не
вина, а подаренным нам на помолвку виски в одной руке, и плакатом с
Виватом в другой (шоб я сама знала, как он там оказался), и
вышвырнул за дверь.