– Ну, это понятно, – сказала Дуня.
– «О черепахе и об орле», – объявила Федосья новую басню. – «Черепаха орла моляше, дабы летати ю научил. Орлу же сказующу: далече сему бытии от естества ея. Она же наипаче с молением прилежаше. Взем убо ю орел ногтьми и на высоту вознес, по сем пусти ю летати. Она же на камение падши; сокрушися. Толкование…»
– Какое толкование у тебя? – спросила Федосья сестру.
– Какое? Не будь дурой. Крыльев Бог не дал, в небо не просись.
– «Толкование, – прочитала Федосья. – Притча явлет, яко мози любопрения ради мудрестших преслувше, себе самех вредиша».
– Чересчур умно! – сказала Дуня. – Пошли погуляем.
– Ну, хотя бы три мудрости надо осилить! – И Федосья прочитала: – «О ластовице и о вороне». «Ластовица с вороною о красоте пряхуся. Отвещавши же ворона к ластовице рече: «Но убо твоя красота в весеннее время процветает, мое же тело и зиму удобь претерпевает». Притча знаменует, яко крепость плоти лутчи есть благолепия». Понятно?
– Понятно, – сказала Дуня. – А скажи, какую невесту выберет наш царь, которая богатырь или которая красавица?
– Царю для царства нужна Василиса Премудрая. Зачем ему богатырша, у царя на врагов есть войско, – решила Федосья.
– Царь выберет Василису Прекрасную. Зачем ему мудрая. У него есть Борис Иванович.
Тут сестры обе засмеялись.
Ромашка лепестки открывает солнцу, а Москва сердце распахивает царской радости.
Государевы стольники еще только скакали по городу к дворам именитых семейств, а народ на торговых площадях уже гудел, кумекая, чья боярская дочь краше? Не краше, так милее… О мудрости тоже не забывали – не всякая царица ровня Василисе Премудрой, только ведь и сердцем можно быть умной.
Женить царя приспичило Борису Ивановичу Морозову. Дело не худое, государю восемнадцать лет, целый год по монастырям ездил, поминал батюшку с матушкой. Нынче-то уж к делам царским привыкает, по часу в день думные дьяки читают ему челобитья. Многих милует, казни откладывает: злодею злодейство замолить надо.
Сам о женитьбе Алексей Михайлович не завел бы разговоров. Но ближний боярин знал за воспитанником опасную слабость. Алексей влюбчив. Человек высокого стремления становился для царевича, а теперь-то для царя – водителем, учителем и самой правдой.
На втором году правления царь-юноша собинным другом назвал архимандрита Никона. Никон – монах, испытанный Анзерской островной обителью, подвижник суровый, беспощадный к своим грехам и к миру. Его стезя – истина.