– Еще разберемся, как ко мне обращаться, – пообещал Черкасов. – Время и жизнь покажут.
– Не понял, – моргнул Чумаков. – Так вы из местных, товарищ капитан? Ну, что ж, это скорее плюс, чем минус.
– Да без разницы, – подал голос Конышев. – Сколько вам сейчас – 34, 35? То есть вы лет шестнадцать тут не были. Дома, конечно, те же, только народ на девяносто процентов другой, понаехали тут…
– Я тоже не из местных, – бодро возвестил осанистый молодой человек, вторгаясь в помещение. Он выглядел, как из другого мира – опрятен, хорошо одет, с лучащимися глазами и щеточкой черных усов под носом. – Виноват, подслушивал. Лейтенант Станислав Вишневский, – представился он, принимая на пару секунд подобие стойки «смирно». – Из Питера я…
– Откуда? – нахмурился Алексей.
– Виноват, из Ленинграда, – Вишневский смущенно кашлянул, – просто раньше этот город назывался Санкт-Петербург, потом Петроград…
– Выражайся правильно, Стас. – Алексей протянул руку. – Почему глаза блестят? Где был?
– В общежитии льнозавода. Там у нас одни бабы живут…
– Пустили козла в огород, – подметил Дьяченко.
– Но дело не в этом, – отмахнулся Вишневский. – Мы предполагали, что там не чисто. В общем, одна из тамошних завистниц – она учетчицей работает на участке готовой продукции, страшна, как американская атомная бомба – сдала всю компанию с потрохами. По соседству с общежитием, где раньше кафе «Калинка» было, бордель работал, представляете? Несколько тружениц завода трудились там по ночам – сверхурочно, так сказать, а потом на основной работе как сонные мухи ходили. Всю контору главбух держала – «мамкой» у них была. Отдел БХСС их вскрыл – вроде и не хищения, хотя как сказать… Прибрали трех баб на самом интересном месте – сейчас сидят в участке, плачут, жалуются, что жизнь заставила, что они в душе нормальные советские женщины. И ведь долго заведение продержалось – туда и офицеры похаживали, и командированные, и всякая блатная шваль. Место, где все равны, – как на кладбище. У нас под носом дом терпимости работал, а мы и не знали… Парни в участке теперь сидят и репы чешут: что делать с этими шлюхами? У них же дети, родители, положительные характеристики и даже грамоты…
– Фу, как грубо – шлюхи, – скривился Конышев. – У нас богатый русский язык: блудницы, развратницы, потаскухи, распутницы…