Сам переживший несколько ужасных часов на площади у Зимнего дворца, он знал цену смертному страху. Он понимал, что страх этот порою страшнее самой смерти. Проявив себя в деле декабристов как талантливый лицедей, теперь, на закате своей карьеры, Николай предпочел оставаться за кулисами.
Жертвы Семеновского плаца оказались последними идеалистами: наступала эпоха практических дел. «Целый заговор пропал», – скажет Достоевский и будет прав. Заговор 1849 года пропал как «душевная драма целого поколения; как случайный и обременительный опыт, который не был востребован никогда и никем». Однако именно деятельность кружка М. В. Петрашевского положила начало распространению в России социалистических идей.
«Дело 193-х», или «Большой процесс»
Это был самый крупный политический процесс за всю историю царской России, «процесс-монстр», как называли его современники; на нем власть судила фактически не конкретных лиц, а само историческое явление «хождения в народ», которое имело место в 1874 году.
Весной 1874 года в России развернулось интересное явление: массовое «хождение в народ», то есть в крестьянство, российских революционеров-народников. Они, вооружившись пропагандистской литературой, решили заняться проповедью идей всеобщего равенства, а заодно объяснить жителям села, «кто виноват» и «что делать». Эта акция быстро приняла беспрецедентный размах: «хождение в народ» было зафиксированы в 51 губернии империи, а общее число участников – «просветителей крестьянства» – перевалило за 10 000 человек! При этом одновременно к акции подключились абсолютно все народники, на время оставив споры по поводу тактики движения.
Жандармские документы свидетельствовали, что этот невероятный «крестовый поход социализма» не имел аналогов в мире; такой «энергии и самоотвержения не знала ни одна история тайных обществ в Европе».
Однако «хождение» народников при этом продолжало оставаться вполне мирным, пропагандистско-просветительским движением, а сами крестьяне реагировали на беседы неопасным для самодержавия образом. На борьбу жители села подниматься не собирались, а особо активных «учителей» просто сдавали местным властям. По сути, в этом случае правительству следовало бы ограничиться судом над самыми необузданными бунтарями (их даже народники называли «вспышко-пускателями»); однако царизм мелочиться не стал. Видимо, кто-то наверху решил, что «лучше перебдеть, чем недобдеть», и на головы всех без исключения «ходебщиков» обрушились жесточайшие репрессии.