Поскольку в момент происшествия в закутке возле пожарного щита, согласно расписанию, должен был находиться лишь 7 «Б», авторство проделки со шлангом было всем очевидно. К тому же Костя Дивный на следующий день пропустил школу. Но Полугог всегда добивался, чтобы виновника выдали свои во всеуслышание, – а в особо тяжких случаях еще и заклеймили на школьной линейке. Он явился к нам на последний урок и, пройдясь в гробовой тишине между парт, сказал:
– Так. Так.
Походил еще немного, добавил:
– И кто это сделал?
Обычно во второй раз он повторял свой вопрос с нажимом, гуляя всевидящим оком по классу… Но в тот раз у Полугога был другой план.
– Кто это сделал? – спросил он шепотом, наклоняясь ко мне.
Я молчал. Но всё, на что рассчитывал, – подольше держать оборону. Хоть какой-то дать отпор. «Только не здесь», – думал я тоскливо. И уже перенесен был мысленно в кабинет с потемневшими вождями, с кубками и грамотами в филёнчатом шкафу, и с замирающим сердцем пытался представить, как именно это происходит, что он говорит при этом, как смотрит, как выгибает бровь.
– А у тебя ведь такие родители, – еще тише сказал директор и вздохнул тяжело. – Уж от кого другого, но от тебя не ожидал… Ты видел, что он сделал с кабинетами на первом этаже? Ты представляешь, как трудно это отремонтировать? Ты неприятно меня удивил, дружок… Хорошо, – сказал он громче, так, чтобы все слышали. – Подумай. Завтра перед началом уроков жду в своем кабинете.
Сердце то ныло, замерев, то металось как суслик, за которым скользит, приближаясь, беспощадная тень. «Зачем это? Почему я? Пусть бы как обычно. Я-то при чем?»
Выйдя со школы, раздавленный собственной трусостью, с которой не в силах был совладать, я отправился на работу к маме. Районная библиотека располагалась неподалеку. Мама приняла меня без лишних вопросов, поняв с первого взгляда, что случилось плохое. По темному проходу вдоль стеллажей провела меня в тесную каморку, в которой чинили книги, усадила за наклонный верстак. Пахло столярным клеем. Книги с рваными ранами вдоль корешков были утыканы винтами, зажаты рейками. Стопка нарезанной на полоски марли дополняла ассоциацию с полевым госпиталем из фильма про войну. Я рассказал ей все, от разрушительного рейда пожарного шланга до тяжелого директорского вздоха.