Результатом «гуманного и демократического», как им казалось, правления, стал банальный верхушечный заговор с попыткой вооружённого свержения власти. По большому счёту – удавшегося, ибо вмешательство иновременных сил никоим образом не являлось заслугой первого лица государства и его окружения. За одной крошечной оговоркой – это вмешательство стало возможным только потому, что потусторонним силам нынешние персоналии показались более симпатичными, чем любые другие. Каприз, если угодно, но никак не результат осмысленной политики Президента и возглавляемой им власти.
А тут ещё Фёст, условный полковник другого государства и всего лишь капитан медслужбы нынешнего, изрёк свою фразу, достойную войти в анналы с ничуть не меньшим основанием, чем многие другие, от цезаревского: «Жребий брошен» до хрущёвского: «За работу, товарищи!»
– Да, господин Президент, не бойтесь друзей! Особенно если они не собираются вас предавать…
– Как это? – приподнял бровь Президент. – Не бойтесь друзей? Оригинально…
– Можно подумать, вы Бруно Ясенского не читали или хотя бы Эренбурга, тоже приводящего эту цитату, – не совсем вежливо ответил Фёст.
– А вот знаете – нет, – развёл руками Президент. – Не пришлось как-то. Очевидно, у нас с вами были несколько разные вкусы и интересы.
Журналист знал, о чём идёт речь, но промолчал. Сам не зная почему. Он вообще чувствовал себя странно. То ли межвременной переход на нём так сказался, то ли затянувшийся на весь невероятно длинный день стресс, да ещё и какое-то странное влияние на его психику присутствия рядом Людмилы Вяземской. Она действовала на него совершенно непонятным образом – не влекла своей необычной красотой, не пугала холодным профессионализмом «солдата удачи», но поселила в душе тревожное беспокойство, никак не относящееся ко всем перипетиям последних дней, вообще к государственной политике. Что-то такое, в духе «Мастера и Маргариты», пусть и с другим знаком.
– Ну, это сейчас совершенно несущественно, – усмехнулся Вадим, вполне довольный и вчистую выигранной им партией, начатой не так давно скорее от нечего делать, нежели от надежды что-то в этой стране реально изменить, и, главное, тем, как он сейчас выглядит в глазах Людмилы. Смешно, но мнение двадцатилетней девчонки, да ещё и из другого мира, казалось ему чрезвычайно важным. Странным образом сейчас мысли его и Журналиста пересеклись в одной точке, хотя и исходили из совершенно разных предпосылок.