Ступар всхлипывал, трясся телом, и его долго отпаивали самогоном, купленным у вольнонаемных. А потом он в одночасье посуровел и дал клятву, что придет из армии – козла с бабой изобьет и в течение месяца, кровь из носу, но испортит пятерых девчонок. На что Горюнов – большой авторитет по женскому вопросу в роте – посоветовал тому на гражданке голову не ломать и невинных девочек не искать, нет их. Разве что в школе, в начальных классах…
– Что вы все письма, стрессы, эффекты, – продолжал злиться Бандера, – в морду Нефеду, и все. А в Союз поедет, так дать ему самую чмошную, рваную парадку. Пусть катится!
Такого нечеловеческого унижения Ахмеджанов вынести не смог.
– Это ты покатишься, – закричал худенький Марат и замахал кулачками перед лицом огромного Степана.
И быть бы татарину битым, если бы не Свиридов.
Юрка вбежал в курилку, увидел ребят и моментально все понял.
– За Кольку Нефеда буча?
– А то, – подтвердил Ступар, с интересом глядя на Бандеру и Ахмеджанова, которые стояли друг против друга с перекошенными от злости лицами.
– Погодите рыльники чистить, – сказал Свиридов. – Я вам сейчас письмо прочитаю. Мне его только-только пацан из санчасти притаранил. Письмо в Колькином хэбчике лежало, как я и думал.
Взвод разом перевел взгляды на почтальона.
Свиридов развернул истертый листок. И стал читать Петькины каракули…
– Вот так-то, мужики, – спрятал конверт в карман Свиридов.
– Я говорил, говорил, что Нефед не трус! – радостно завизжал Ахмеджанов и бросился обнимать Юрку. – Молодец, Свирид! Молодец! Видите, как оно все выходит, – Нефед не падла! Я всегда это знал! – скакал перед ребятами радостный Марат.
Глядя на него, солдаты тоже начали улыбаться.
– Ай, как плоха, – внезапно сказал якут Пантелеймон Никифоров, и его большое, круглое, как сковорода, лицо страдальчески сморщилось.
Марат перестал выкидывать коленца и вместе с остальными посмотрел на маленького якута.
– Ай, плоха, – повторил Никифоров и закачал головой. – Водка плохая, злая. У нас тоже пьют. Ай, как пьют! Батя пьет, мамка пьет, браты пьют. Все пьют. Когда пьяный – дурной: песца – бери, белку – бери, соболь – тоже бери. Водку давай. Нет жизни без водки. Ай, нехорошо! – закончил Пантелеймон, и его щелочки-глазки совершенно исчезли, превратившись в две черненькие полоски.