Маг Финеас, эльфийка Исилвен, суккуба Мара. Одного ведет в дорогу долг перед тем, с кем бился рука об руку, хотя до дня битвы никогда о нем не слышал; другую – долг даже не перед родом или миром – но перед собой, ибо спящий дар слишком велик, чтобы можно было от него отказаться по собственной воле; а третью… она сама не знает. Может, упрямство некоего темного мага, не желающего больше смотреть на нее?
У каждого за плечами то, что отдает тьмой и злом. Можно дать им дорогу, можно обвинить во всем мир и его окрестности. А можно попытаться совладать с, казалось бы, неодолимым.
Проверить себя по-настоящему можно только на оселке неодолимого. Это страшно – и даже не только риском для жизни. Страшно понять, что ты – вовсе не тот, кем считал себя. Не праведный воин, но трус. Не благородная мстительница за погибший род и потому ставшая суккубом, но банальная убийца по найму. Не хранительница великой тайны, но надменная и пустая оболочка, телесная форма, где не осталось даже памяти об утраченном великом даре.
Глядя в бездну, надо помнить, что увиденное в зеркале тьмы может очень тебе не понравится. Но, даже если это окажется так – есть шанс исправить. Великая цель может дать великие силы.
«Перворожденная» – роман о пути. О дороге к себе и от себя. Тьма и свет в душах героев – не просто символы, их нельзя сбросить подобно испачкавшемуся плащу, от них нельзя отказаться; но их можно направить на полезное, подобно тому, как человек направляет бурные потоки на орошение полей.
«Перворожденная» – очень тонкая, поэтичная проза. Эльфийская. Пронизанная музыкой и светом, красивая. И о ее героях так и хочется казать цитатой из «Белого солнца пустыни»: «Люди попадаются мне все больше хорошие, я бы даже сказал – душевные».
Ник Перумов
Рассвет увяз в туманной дымке. Белесовато-розовые полосы расчерчивали небо, с трудом разгоняя серую хмарь. Птицы, в этот час уже щебетавшие в густой листве, нынче примолкли, доносились лишь одинокие трели самых отважных.
Тревожный рассвет.
Финеас приподнялся, сел на кровати, глядя в окно. Со второго этажа открывался вид на уютный италийский дворик, увитый плющом, с цветущим вдоль низенькой плетеной ограды олеандром. За кронами виноградных лоз, смоковниц и гранатовых деревьев мерцала лазурная чаша Лигурийского моря, подернутая туманом.