Кумач надорванный. Роман о конце перестройки - страница 12

Шрифт
Интервал


Изысканным, немного театральным жестом он раскрыл шкатулку. В ней лежало золотое кольцо с огранённым рубином.

– О-о-о! – впечатлённо зазвучало со всех сторон.

Ирина Миронова, Наталья Данилова, даже Ермилова с дальнего конца стола вытянули шеи, желая рассмотреть подарок лучше.

Павел Федосеевич вдел в кольцо палец супруги.

– Многие лета! – воскликнул он, высоко вскинув голову и залпом выпивая водку.

– Многие лета! Многие лета! – нестройно, скорее шутейно, чем всерьёз подхватили гости.

Застолье пошло сытное и хмельное.

Вслед за Павлом Федосеевичем поздравительную речь держал Сергей Миронов. Без витиеватых цветистостей, он провозгласил здравицу в честь жены “друга юности” – и тоже опрокинул рюмку водки.

Следом за ним говорила его супруга. Вынув из большого целлофанового пакета объёмистую коробку (внутри оказался чайный сервиз), она присовокупила к подарку лаконичное, но сердечное пожелание.

– Чтоб уют всегда в вашем доме был и достаток, – произнесла Миронова, тяня к Валентине фужер.

Остальные гости говорили и дарили кто что. Наталья Данилова, дружившая с матерью Валерьяна с раннего детства, начала поздравление с прочувственных, но не слишком связанных воспоминаний, затем вручила высокую, изящно выгнутую с боков фарфоровую вазу. Красноречивы в пожеланиях оказались Никитины. Выразительны Дворецковы. Нашла искренние, тёплые слова и недавно расставшаяся с мужем Ермилова…

Щёки степенно слушавшей гостей Валентины переливисто розовели, подрумяниваемые похвальбой и вином. На мужа, чем дальше, чем чаще чокавшегося с Мироновым через стол, она даже не глядела.

Общий разговор по мере истощения поздравительных речей рассыпался, каждый говорил теперь с сидящим рядом о своём. Кто-то кому-то что-то рассказывал, кто-то с кем-то спорил…

Преподавательница музыкальной школы Юлия Никитина обсуждала с Ермиловой напечатанный недавно в “Новом мире” роман маститого, чтимого в Союзе писателя. Роман оказался неожидан, непригляден, словно щёгольская дублёнка, вывернутая наружу несвеже пахнущей изнанкой. Автор, воспевавший ранее юношей-комсомольцев Гражданской войны, буквально вытаптывал, изничтожал в новом произведении мир своих прежних героев, выставляя его подлым, гадостным, грязным.

Никитину, однако, роман впечатлил.

– Он очень, очень смелый человек, – восторгалась она таким разительным разворотом. – Не просто выжил в то ужасное время, но нашёл силы его правдиво отобразить, осудить. Не побоялся этого сделать!