Свою одежду Тимофей нашёл аккуратно сложенной рядом с кроватью. Она оказалась постиранной и даже высушенной.
"Сколько же времени я тут провалялся?" Подумал Тимофей и начал одеваться, периодически давая себе отдохнуть. Сил все-таки, было слишком мало.
Как приятно было, за столько времени блуждания по тайге, купания в болоте, принятия душа, в виде надоевшего до омерзения дождя, одеть чистое и сухое бельё.
Откинув занавеску, скрывающую его постель, первое, что увидел Тимофей, была печь, с дымящимся на ней глиняным горшком. От доносившихся запахов, кружилась голова. Однако отсутствие хозяев не позволяло распоряжаться в чужом доме по-своему. Он решил пока осмотреться.
Сквозь крохотное окно, в кухню поступало очень мало света. Стены и без того давно не беленые, в этом полумраке, совсем выглядели тёмными или закопчёнными. Нехитрая обстановка, состояла из стола, стоявшего у окна, пары табуреток и самодельного, сделанного из досок буфета, притулившегося у стены. Низкий потолок, да не крашеный, застеленный домоткаными половиками пол. Вот и всё убранство. Заглянуть в смежную комнату Тимофей не успел. Скрипнула входная дверь и в дом вошла старуха. Её согбенная, маленькая фигурка, невольно ассоциировалась с Бабой Ягой. Только скуластое лицо с раскосыми глазами, указывали на её принадлежность к коренным северным народам. А Баба Яга, как известно, чисто русский персонаж. Хотя, может ли иметь нечисть, национальную принадлежность? Лицо старухи, было испещрено сетью морщин, глаза неопределённого цвета, словно покрыты плёнкой, казались мутными и слепыми. Однако Тимофея она увидела сразу, как только вошла. Её улыбка окончательно убедила корреспондента, относительно отсутствия национальности у нечистой силы. Один единственный, целый, хоть и гнилой зуб, страшно торчал из – под нижней губы. Тимофей улыбнулся в ответ, а старуха спросила неожиданно чистым голосом:
– Ожил, однако, человек?
– Похоже, жить буду, бабушка.
– Тело крепкий, дух хороший, долго жить будешь.
– Спасибо, бабуля, за добрые слова, – Он хотел сразу перейти к просьбе о еде, но отчего-то постеснялся. За то бабушка, божий одуванчик, дай Бог ей здоровья, сама предложила:
– Тело крепкий. Но три дня лежал. Жизни мало осталось. Кушать надо, однако. Или не хочешь? – она неожиданно лукаво, уставилась на него.