Едва Танька подросла, и ей купили первого «пупса», погрузилась в кукольный мир. Она возилась с целлулоидными «младенцами» целыми днями. Кормила, переодевала, укладывала спать, заставляла учить уроки, лечила…
В деревне у бабушки играла в палисаднике. Делала прически травяным кочкам: заплетала им косы, завязывала вместо бантов разноцветные тряпочки, подстригала челочки. Устраивала «секреты»: в ямку прятала яркую пуговку из бабушкиной круглой жестяной коробки, от которой до сих пор вкусно пахло леденцами, накрывала осколком стекла и присыпала сверху песочком. Ни за что не разглядишь, если не знаешь где.
Подзывала бабулю, та притворно ахала:
– Це шош за текэ? – Бабушка Магда, порой, чтобы угодить внучке, специально вставляла в разговор украинские словечки.
Танька заливалась смехом. Она была уверена, что бабушка сама придумала сказочный, певучий язык. Чтоб было интереснее. И отвечала она на бабулину «ридну мову» так же загадочно, по волшебному:
– Кала-мала-буль.
Шумные игры Танька не любила. Сторонилась девчоночьего соперничества, выяснения, у кого самое красивое платьице, привлечения внимания мальчишек. Всё – одна.
Жуков и бабочек, которых ей ловили деревенские ребята, жалела и сразу же отпускала.
Однажды мальчишки принесли тритона – пятнистого, с желтым брюхом, похожего на маленького крокодильчика, которого показывали по телевизору. Танька вырыла совочком посреди палисадника ямку и зарыла наполовину высоты лопнувшую, без донышка, трехлитровую стеклянную банку, найденную в лопухах у забора. Бабушка повесила намытую банку на плетень сушиться, а мальчишки расстреляли блестевшую на солнце мишень из рогаток. Танька натаскала из придорожной канавы детским ведерочком воды. Пучок зеленой осоки в банку поставила. Красиво! И пустила туда тритона, пусть живет…
Пока ходила в поле, на дневную дойку за парным молоком, вся вода ушла в землю. Тритон на солнце в стеклянной банке перегрелся и сдох. Танька горько плакала. У девочки к ночи поднялась температура, во сне она кричала.
Бабушка сочинила историю, мол, рано утром, по росе, задохнувшиеся без воды тритоны – если, конечно, у них головка, хвостик и все лапки целы, – у нашего же все цело?! – оживают и уползают в воду.
– А куда, бабуля? – Танька престала всхлипывать.
– Вон канава у дороги после дождей полна-полнехонька. Ему там, на воле, гарно…