Бутылка дюшеса, кровавые пузыри из носа.
– Не вытирайся рукой, смотри, как измаралась.
С этого коротенького облупленного перрона с белыми прямоугольными столбами, сплошь испещренными грязными надписями, мы уезжали множество раз. Иногда с папой – высоким, заросшим, в клетчатой рубашке с нестиранными манжетами, иногда с мамой – высокой, стройной блондинкой, хрупкой, безупречной и в осанке и в словах, строгой и всегда немного безучастной, иногда с бабушкой, вечно паковавшей в дорогу курицу и котлеты. И всегда одно и то же похлопывание по спине и один и тот же вопрос:
– Ну что, отдохнула? Смотри, как вытянулась, загорела, на следующее-то лето приедешь?
Старичок что-то говорит без умолку. Успокаивает. Спрашивает, где мы здесь живем, предлагает проводить, пока еще не подошел его поезд.
За спиной грохочет музыка, все та же лаванда, шум голосов, грохот тарелок. Через несколько минут, посвистывая, к перрону подходит поезд с белой полосой вдоль своего синего бока с надписью «Сочи – Ленинград». Старичок подхватывается:
– Иди домой, детка. До свадьбы заживет.
– А когда поезд на Москву?
Грязная дверь в вокзальный ресторан. Окно с серыми от пыли шторами, потасканные официантки. Родинка на щеке, светлая прядь волос поперек лица, серые в черную крапинку глаза, там, в углу, в самом темном углу зальчика, пропахшей несвежим шашлыком и разбавленным пивом. Сашка.
– О, пришла.
Пьяный, плывущий как заезженная пластинка голос. Липкий от пролитого пива стол.
– Сашка, я хочу поговорить с тобой.
– Говори, все равно поезд только завтра.
– Сашка, что случилось, почему ты меня так мучишь?
– Говори тише, и так уже все ржут от твоих речей.
– Я просто хочу знать, что случилось.
– И что тогда будет?
– Тогда я пойму.
– И что будет, если ты поймешь?
– Я объясню тебе, что ты…
Я смотрю – и стараюсь не смотреть. Красное от загара лицо, сильная шея, нестриженные русые выгоревшие волосы, красивые прямоугольные кисти. Я объясню тебе, что наконец поняла, как плохо себя вела, но что ты мой любимый, мой единственный.
– Понимаешь, понимаешь?
– Посмотри на себя. Сарафан в пятнах, локоть разбит, лицо в каких-то разводах. Прости меня, Ларка, я виноват, не сумел красиво. Я просто больше не люблю тебя, понимаешь?
– Понимаю.
Кипяток по позвоночнику, молитвы сквозь прикушенную губу: «Господи, Господи, сделай так, чтобы, сделай так, чтобы»…