Октябрьский подводя итог
стремглав промчавшемуся лету,
сознать, что растранжирил лепту,
до древа не довел росток.
Когда, за скрипкою летя
четырехстопным ямбом прытким
(пусть были ранние попытки
и неуклюжими хотя),
послушаться б учителей,
собой что оставались в розни…
Да, можно крыться, что из поздних,
что сносит жизнь без якорей.
А ведь у музыки подчас
в плену срывался строй попсовый,
случалось, подбивало слово
в очередной отрыв от масс,
откуда вышел и кому
служил по совести полвека —
но тем ли… Пусто по сусекам,
прирос к привычному ярму.
Не взбунтовался и тогда,
когда заматерел и рядом,
казалось, вызов – плыл со стадом,
хоть чуть в сторонке, в никуда.
Да как отбиться насовсем
от глины отчего застоя,
от лебеды и зверобоя
в жемчужной утренней росе?
Сбежать от женского тепла
и сыновей подпитки с тыла…
Куда бы скрипка завела,
просодия куда б сманила?
За то и платишь: в поддавки
пытаться частью оробелой
играть в искусство… Жизни целой
ему не хватит! Не с руки
сказалось то и то сберечь —
как семена напрополую
швырять… Уж срок, и сбросить с плеч
пора суму полупустую,
под роковую ворожбу
когда не рвался к высшей цели,
не перекраивал судьбу
за тихий свет в конце туннеля.
Кропал, урвав по мере сил
от быта крохи, и с успехом,
друзья кивали, жизнь прожил.
А что в балансе по сусекам…
Всего-то лет наперечет,
едва ль расплатишься собою —
когда искусство не спасет,
то не спасет ничто иное.
И, конформист, спешу нагнать
хотя б в оставшемся отрезке
птиц отлетевших, в перелеске
неизбываемую стать
осеннюю, и сгоряча,
забыв про боль, тащусь за словом,
чтоб ритмы затянули снова,
прощальной музыкой звуча.