Отец Венедикта, почтенный Сиф Пересветович, хорошо играл на аккордеоне. До чего же был красив отцовский инструмент. Перламутровые резные панели, расположенные вдоль правой клавиатуры, украшали покатую грудь этого волшебного инструмента. Мехи напоминали мягкую шкурку пумы из сказки о Маугли. Они расползались в стороны, не обронив ни струйки клокочущего в них музыкального варева. Басы левой клавиатуры, полные симфонизма, ластились к мелодии и украшали её нарядные звуки дивной органной полифонией.
Веня, очарованный густым «произношением» перламутрового существа, вскоре стал учиться, естественно, на аккордеониста.
Два года продолжалось феерическое восхождение нового музыкального гения на Олимп нотного стана. «Экселент!» – восхищался его успехами преподаватель Дома культуры железнодорожников добрейший Эдуард Львович. Он с нежностью наблюдал, как его ученик приходил на занятия со своим трёхчетвертным юношеским аккордеончиком. «В успешной семье растёт успешный ребёнок», – радовался Львович, не зная, что семью Аристовых вряд ли можно назвать успешной, и инструмент для Вени куплен матерью в долговую рассрочку по причине развода с отцом и скудного материального положения.
Но вот стрелка на житейских часах обежала два огромных годичных круга. Эдуард Львович, ничего не подозревая, готовил Венедикта в музыкальную школу и уже заранее ликовал, представляя эффект от игры своего ученика на вступительном прослушивании. Однако в конце второго года музыкальных занятий на Венедикта обрушилась, да-да, именно обрушилась безжалостная магия цифр и математических сопоставлений. Как малыш, который роняет старую игрушку, когда видит новую, Веня потянулся к точным знаниям, совершенно потеряв интерес к профессии музыканта. Эдуард Львович, почувствовав неладное, много и часто звонил своему любимцу, говорил в телефонную трубку о необходимости продолжить занятия музыкой, твердил о каком-то высшем предназначении…
Веня всякий раз при разговоре с Эдуардом Львовичем поднимался и стоял по стойке «смирно», прижимая правой рукой к уху телефонную трубку. Казалось, он находится весь во внимании и молчит, боясь перебить вдохновенный речевой поток своего учителя. Ничуть! Ум Венечки прогуливался в это время совсем в другой стороне. В обнимку с холёными натуральными и взъерошенными иррациональными числами он блуждал по запутанным лабиринтам математических обстоятельств и весело отмахивался от надоедливых децибел добрейшего Эдуарда Львовича.