– Скорее глупость, – отвечаю я. – Разозлить сержанта в первый же день? Да и с рядовыми он теперь не в лучших отношениях.
– Да, наверное. Но все же он смелый, в этом ему не откажешь. Вот так переть на рожон, понимая, что тебя наверняка побьют. Ты встречал кого-нибудь из этих ребят? Этих… как они называются… сознательных отказников?
– Нет, – качаю я головой, – а ты что, встречал?
– Только одного. Старший брат одного моего одноклассника. По фамилии Ларсон. Имени не помню – Марк, Мартин, что-то такое. Он отказался брать в руки оружие. Сказал, что по религиозным причинам и что старине Дерби со стариной Китченером не мешало бы читать Библию чуть чаще, а армейские уставы – чуть реже, и делайте с ним что хотите, он отказывается направлять ружье на другое Господне творение, даже если его за это посадят в тюрьму.
Я шиплю сквозь зубы и с омерзением трясу головой, полагая, что Уилл, подобно мне, считает этого человека трусом. Я ничего не имею против тех, кто не любит войну из принципа или хочет, чтобы она поскорее закончилась, – это вполне естественные чувства. Но я считаю, что, пока война идет, мы все обязаны в ней участвовать и делать все, что от нас зависит. Конечно, я молод. И глуп.
– И что с ним случилось? – спрашиваю я. – С этим Ларсоном. Его отправили в Стрейнджуэйз?[4]
– Нет, его послали на фронт таскать носилки. Так делают, понимаешь. Если ты отказываешься воевать, то хотя бы помогай тем, кто воюет. Та к они говорят. Кое-кого посылают работать на фермы – работа государственной важности, как это называется. Этим, считай, повезло. Кого-то сажают в тюрьму, этим везет меньше. Но большинство все равно оказывается здесь.
– По-моему, это справедливо, – говорю я.
– Только если не учитывать, что санитар на фронте живет от силы минут десять. Их выгоняют из окопов на ничью землю забирать мертвых и раненых, и дело с концом. Снайперы снимают их моментально. На самом деле это та же казнь. Что скажешь, теперь уже не так справедливо, а?
Я хмурюсь и не тороплюсь отвечать. Тщательно продумываю свой ответ – для меня очень важно понравиться Уиллу Бэнкрофту. Мне хочется, чтобы он со мной дружил.
– Я бы мог и сам отказаться на религиозной почве, – продолжает он чуть погодя. – Мой старик – священник. В Норидже. Он хотел, чтобы я тоже стал священником. Наверное, тогда меня не призвали бы.