Я бы расстроилась, если бы не была так зла. Еще мне было больно. Я винила себя за то, что вообще скатилась до такого, как Эндрю. Его не устраивала работа, и я знала, что он хотел от жизни большего. Но я не предполагала, насколько это желание буквально.
Лесли Эвелин отводит меня на кухню – такую огромную, что войти в нее можно и из столовой, и из коридора. Я медленно оглядываюсь по сторонам – меня завораживает безупречная белизна, гранитная столешница, отдельный столик для завтрака у окна. Такой кухне самое место на кулинарном шоу. Она невероятно фотогенична.
– Какая огромная, – говорю я, пытаясь оценить размер кухни.
– Это наследие тех времен, когда Бартоломью впервые открылся, – отзывается Лесли. – Само здание мало изменилось, но квартиры неоднократно подвергались перепланировкам. Некоторые помещения уменьшились, некоторые увеличились. Здесь когда-то располагались кухни и помещения для слуг из квартиры внизу, которая гораздо больше по размеру. Видите?
Лесли подходит к шкафчику между раковиной и духовкой. Она приподнимает дверцу, и моему взгляду открывается темная шахта, уходящая вниз, и два троса, крепящихся к блоку наверху.
– Это кухонный лифт?
– Именно.
– Куда он ведет?
– Честно говоря, понятия не имею. Его не использовали уже много лет. – Она захлопывает дверцу, внезапно возвращаясь в режим «Собеседование»: – Что насчет вашей семьи?
В этот раз мне сложней сформулировать подходящий ответ. Это хуже, чем увольнение или измена. Одно неосторожное слово, и Лесли начнет выспрашивать подробности, а каждый следующий ответ будет звучать все печальней и печальней. Особенно если я скажу, что именно произошло.
И когда.
И почему.
– Я сирота, – отвечаю я, надеясь отделаться одним слово. Удается, ну почти.
– Совсем нет родных?
– Да.
Я почти не кривлю душой. Ни у моих родителей, ни у бабушек и дедушек не было других родственников. У меня нет ни дяди, ни тети, ни двоюродного брата или сестры. Одна только Джейн.
Которая тоже умерла.
Возможно.
Вероятно.
– С кем нам следует связаться в чрезвычайной ситуации?
Две недели назад я бы назвала Эндрю. Теперь на ум приходит разве что Хлоя, хотя ее имя не указано ни в каких документах. Я даже не уверена, что это возможно по закону.
– Ни с кем, – говорю я и, понимая, как жалко это прозвучало, добавляю несколько более оптимистичное: – Пока что.