Сердце бешено заколотилось. Где же они?
– Энн? – позвал я жену. – Элис? Вы дома?
Никто мне не ответил. Я впал в своего рода истерику, стал метаться по дому, заглянул в гостиную, в ванную и туалет, стал открывать по пути все шкафы, будто они могли прятаться там.
Я обошел кругом квартиру три раза,но нигде их не нашел.
Тут у меня подкосились ноги, и я сел за стол, обхватив голову руками.
– Думай, Дуэйн, думай, чёрт тебя возьми! – выругался я на себя, больно дернув за волосы. И это видимо помогло. Меня осенило – Джесс! Да! Должно быть они ушли к соседке встречать Новый год.
Я побежал скорее вниз на четвертый этаж. Я торопился так, что оставил распахнутой дверь в квартиру. Да и какая разница. Мы сейчас все вместе вернемся сюда и усядемся за стол отмечать Новый год. Я даже может быть не поеду на работу. Плевать я хотел на просьбу Доменика. Семья важнее.
Я, запыхавшийся, остановился у двери Джесс и тут же несколько раз нажал на кнопку дверного звонка. Приложился ухом к двери, чтобы услышать, что творится по ту сторону, но бесполезно. Позвонил еще раз. Тишина.
Я постучал со всей силы кулаком по деревянной обшивке двери.
– Джесс, открой. Это Дуэйн.
Снова прислушался. Вроде как за дверью послышались шаркающие шаги. Кто-то приближался.
– Джесс, это Дуэйн – повторил я.
Кто- то дошел до двери, но не открыл ее. Он стал царапать деревянную поверхность и издавать чавкающие неприятные звуки.
Я брезгливо вздрогнул и поморщился. Что за игра такая?
Тут скрипнула соседская дверь, только не открылась широко. Видимо старик Гримм, что здесь жил, открыл ее, но цепочку оставил.
Я увидел его лицо в щелку.
– Шшшш, ты чаво творишь, – погрозил мне пальцем старик. – Нельзя так шуметь.
– Гримм, ты не видел моих жену и дочку. Я думал они здесь, у Джесс.
Дверь внезапно захлопнулась, и после шуршания цепочкой, снова открылась. Старик опять приложил палец к губам, давая понять чтобы я молчал и тихо себя вёл.
Я прошёл в его квартиру, и за мной закрылась дверь. Опять на несколько цепочек.
Этот старик всегда был чудаковат, но я к нему относился с симпатией. Он жил одиноко, и мне всегда его было жалко. Пусть даже Гримм был и нелюдим, с ним никто не общался, но дети его любили. Он выходил на площадку и всегда брал с собой конфеты для малышни. Угощал каждого, никто не оставался обделенным. Да и с животными этот старикан легко находил общий язык. Но люди, мягко говоря, его недолюбливали.