– Милость это Божья – таковое ослепление твое.
– А помнишь, как кречет руки наши соединил? Видно, оно суждено было.
– Помню…
– Когда я в Лубнах с тоски на Солоницу ходил, ты мне словно живая являлась, а руки протяну – исчезаешь. Но теперь никуда ты от меня не денешься, и ничего уже нам больше не помешает.
– Если и помешает, то не по воле моей.
– Скажи, любезен ли я тебе?
Елена опустила очи, но ответила торжественно и четко:
– Как никто другой в целом свете.
– Пускай меня золотом и почестями осыплют, я предпочту эти слова, ибо вижу, что правду ты говоришь, хоть сам не знаю, чем сумел заслужить благосклонность такую.
– Ты меня пожалел, приголубил, вступился за меня и такие слова сказал, каких я прежде никогда не слыхала.
Елена взволнованно умолкла, а поручик снова стал целовать ей руки.
– Госпожою мне будешь, не женой, – сказал он.
И оба замолчали, только он взора с нее не сводил, торопясь вознаградить себя за долгую разлуку. Девушка показалась ему еще красивей, чем раньше. В сумрачной этой горнице, в игре солнечных лучей, разбивающихся в радуги стеклянными репейками окон, она походила на изображения Пречистых Дев в темных костельных приделах. Но при этом от нее исходила такая теплота и такая жизнерадостность, столько прелестной женственности и очарования являл собою и лик, и весь облик ее, что можно было голову потерять, без ума влюбиться и любить вечно.
– От красы твоей я ослепнуть могу, – сказал наместник.
Белые зубки княжны весело блеснули в улыбке.
– Анна Борзобогатая, наверно, в сто раз краше!
– Ей до тебя, как оловянной этой тарелке до луны.
– А мне его милость Редзян другое говорил.
– Его милость Редзян по шее давно не получал. Что мне та панна! Пускай другие пчелы с цветка того мед берут, там их достаточно жужжит.
Дальнейшая беседа была прервана появлением старого Чехлы, явившегося приветствовать наместника. Он полагал его уже своим будущим господином и поэтому кланяться начал от порога, восточным обычаем, выказывая уважение.
– Ну, старый, возьму с девицей и тебя. Ты ей тоже служи до смерти.
– Недолго уже и ждать, господин! Да сколько жить, столько служить. Нет Бога, кроме Бога!
– Этак через месяц, как вернусь из Сечи, уедем в Лубны, – сказал наместник, обращаясь к Елене. – А там ксендз Муховецкий с епитрахилью ждет.
Елена обомлела.