2054: Код Путина - страница 12

Шрифт

Интервал

Я уйду, потому что, касаясь сердца,

мне становится холодно, как от камня, —

барабанная дробь однородных терций,

что стучит без любви языком нейронов.

Я уйду, потому что мы потеряли

ощущения те, что нас отличали

от зверей в диком поле и их законов.

Я останусь в себе, потому что видел

слишком много того, что хотел бы выжечь.

Потому что свобода проста, как клумба,

а вы здесь устроили танцы с бубном,

извращая суть, как цвести природе.

Я уйду далеко в пустотелый космос,

как сорняк, поселившийся в огороде,

и останусь лишь точкою в телескопе,

и однажды ты в небо ночное посмотришь

и увидишь, что свет, словно рыбу на блёсны,

так таинственно манит, что что-то да ёкнет,

и ты вспомнишь, что ты под моим присмотром.

На прощание

Помню след солнца на твоей коже.

Капли луча, дрожащие на веснушках.

Когда вспоминаю, слетаю с катушек,

как распадался их свет на крошки

и проползал, как сквозь шредер, в душу.

Буду долбить, словно дождь по луже,

ямбы звонким сигналом в космос,

буду долбить, прожигая тучи,

как из болота растущий лотос,

так, чтобы в каждой моей закорючке

звенела от Запада до Востока

любовь.

В мирской суете, как в гнезде с гадюкой,

знаешь, мы были как единороги,

чем-то приподнятым и воздушным,

чем-то античным, как из эклоги.

Я сожалею, что не услышал,

как рассыпалась над нами крыша,

как, словно в разные стороны лыжи,

нас разнесло кулаком потока.

Я сожалею, что редко слушал,

что так и не понял, как быть тем мужем,

который тебя, как стеной, в окружность,

отгородил от того, что мучает,

а не стоял, как ива плакучая.

Что, когда мог, не обнял покрепче,

так, чтобы выпрыгнуть стуком сердца

внутрь тебя, как ударом герца,

если б я мог прочитать все речи,

что умолчал, пожалел как будто,

нас бы подкинуло, как на батуте,

на недоступную человеку

у.

Свобода скитающихся в любви

Мы скитались, как в море волны. В огромной жиже,

состоящей из новостей, суеты, предательств,

что висели на нас, как бетонные плиты, грыжей.

Но были свободны. В поступках, словах и взгляде

было что-то такое, что раб бы не понял, вздрогнув.

Мы жили в таком захолустье, где нету дорог и

единственной лампочкой был старый маяк и звёзды,

и волны, плюясь, лупили таким перехлёстом,

что берег был словно базар – прибивало огрызки

отвергнутых морем вещей, будто чьих-то историй,

как будто мы с морем вели через них переписку

и тенью бродили по берегу, как в санатории.

Следующая страница