– Пошли.
Переступив порог, Сервас и Эсперандье надели перчатки, шапочки, бахилы и окунулись в темноту – генератор так и не заработал. Они экипировались молча, разговаривать ни тому ни другому не хотелось. Мартен включил фонарь, Венсан последовал его примеру, и они начали подниматься по лестнице.
Отблески молний освещали скрипевшие под ногами ступени. Фонари подсвечивали лица снизу, так что Эсперандье видел сверкающие, как угольки, черные глаза своего начальника, выискивавшего следы на лестнице. Сервас взбирался наверх, стараясь ставить ноги как можно ближе к плинтусам, и напоминал регбиста «Олл Блэкс» во время исполнения хаки[6].
– Будем надеяться, что господин прокурор поступил так же, – сказал он.
Кто-то поставил штормовую лампу на лестничной площадке последнего этажа. Она распространяла вокруг зыбкий свет. И освещала единственную дверь.
Дом стонал под натисками грозы. Сервас задержался у порога. Сверился с часами. 11.10. Немыслимо яркая молния осветила окно ванной комнаты и на мгновение ослепила их, когда они вошли. Следом прогремел раскат грома. Они сделали еще один шаг и обшарили лучами фонариков каморку под лестницей. Им следует поторопиться, пока не появились эксперты. Комната была погружена в темноту. За окном разыгрывалось пиротехническое действо, но ванну – светло-голубой прямоугольник на черном фоне – освещал находившийся на дне источник.
На манер бассейна… освещенного изнутри…
Сервас ощутил биение сердца в глотке и направил свет фонаря на пол, после чего подошел к ванне, пробираясь вдоль стены. Сделать это оказалось непросто – мешали расставленные повсюду флаконы и свечи, низкие пуфики, широкие чаши. Вешалка для полотенец и зеркало. Двойная занавеска закрывала ванну по периметру. Ее уже отодвинули, так что Сервас мог различить мерцание воды. И тень.
На дне что-то лежало… Что-то или, вернее, кто-то.
Ванна была старой модели – чугунная, с белой эмалировкой, на четырех ножках, двух метров в длину и очень глубокая, так что Сервасу пришлось подойти вплотную, чтобы разглядеть дно.
Он сделал еще один шаг – и едва удержался, чтобы не отпрянуть.
Она лежала там – и смотрела широко раскрытыми глазами, словно ждала его. Ее рот тоже был открыт, как будто она пыталась что-то сказать. Пыталась, но – увы – не могла, ведь взгляд ее был мертвым. В ней совсем не осталось жизни.