— Такос мне в бикини, — ругнулся Дошик, зачем-то
перекрестившись, как православный. — Помяните моё слово, это не
люди сделали. Это какие-то неведомые твари, мелкие, скользкие и
трусливые. Только мелкие трусы делают огромных чудовищ, чтобы
спрятаться в них.
— Как люди? — саркастически усмехнулся Хокинг, и смешок его эхом
загулял по внутренностям кракена.
— Амиго, это не люди, — пробурчал торчок, — помяни моё слово. В
этом месте людей больше не осталось.
А главарь торчков не такой глупый, каким прикидывается, надо
держать с ним ухо востро, хотя сейчас и других проблем хватает.
— Послушайте, — обратился ко всем Хокинг. — Пока нас никто не
останавливает. Не пытается нейтрализовать. Это подозрительно.
Держите ухо востро, будьте осторожны. Возможно, это часть
эксперимента. Возможно там, внизу лестницы, нас ждут.
— Без боя не сдадимся, — сказал единственный красный, оставшийся
с ними, кажется, его звали Ривз. — Будем до последнего…
— Ты будешь до последнего стоять в стороне, — жёстко оборвал его
Хокинг. — Торчок прав, тут замешаны внеземные технологии, мы в этом
уже убедились. И убедимся ещё не раз. Самое досадное, мы почти не
знаем, на что способны эти технологии. А потому – надо быть
предельно, я повторяю…
Он посмотрел сначала на Ривза, потом на Умника.
— Надо быть предельно аккуратными.
Вергилий с жёлтым стояли дальше всех, о чём-то разговаривали.
Дэн заметно успокоился. Наверняка Вергилий пообещал ему защиту или
что-то ещё. Наверняка у этих двоих есть свои далеко не чистые
секреты, которые они старательно скрывают от других.
— Как думаешь? — подал голос Дошик. — Что там внизу?
Хокинг не ответил. Знаком показал другому своему помощнику
Возняку спускаться первым. Сам двинулся следом. Замыкали небольшую
процессию Дошик, Дэн и Вергилий. Самого Хокинга не покидало
чувство, что они находятся внутри какой-то огромной металлической
цистерны, где хранят зерно, воду или… чудовищ.
— Я-то не боюсь того, что там внизу, — никак не унимался Дошик.
— Главное, чтобы не мои бывшие жёны. Все тринадцать, прикинь.
Он хохотнул, и стены отозвались таким же жутким смехом.
— И с каждой — мои дети, охренеть! Десятка три, если не больше.
Знать бы, где они сейчас, мои амигос, из них можно было бы целую
банду сколотить. Коричневые робы! А, знаешь, почему коричневые,
Умник?