– Не, этот бар токсичный. Не стоит даже коннектиться.
И Борька не переспрашивал, инстинктом понимая, что заведение это не очень хорошего уровня. Хотя язык в Москве-22 не слишком отличался от его собственного языка. Ну, если только английских и прочих иностранных слов стало больше. Наконец, они вошли, поискали себе место в переполненном зале и сели в баре, на витринах и вывесках которого значилось: «Русская кухня: от пиццы до суши». Борька тут же начал оглядываться, незаметно рассматривая окружающих, а потом повернулся опять к Бассу. Окинул его быстрым взглядом и спросил тихо:
– Ты чего это так сел?
– Как? – испуганно переспросил Басс.
– Как бедный родственник! Вот как! Чего это ты так съёжился-то? Боишься, что ли?
– Не, я не тсу! Я – норм, – стал отнекиваться Басс, ещё больше сжавшись на своём диванчике.
– Тогда слушайте меня, корнет! Локти и колени расставить. Гребень, хвост и остальную шерсть распушить! Словно ты большой и очень значительный. Чтобы все видели. Особенно девчонки, – приказал Борька.
– Слушаюсь, поручик! – в тон ему ответил Басс.
Они засмеялись. Басс расправил плечи и расплёл свои ноги, и сел, развалившись на диванчике. Развалился он, конечно, на придирчивый взгляд, чрезмерно, но для первого раза сойдёт, потом привыкнет и освоится. Борька уже бывал в здешних барах с дедом, и тот рассказывал ему, что тут и как. В этом баре тоже никаких официантов не было. Просто Басс подключился к меню, Борька сделал оплату, и в стене спустя небольшое время открылась ниша, из которой к ним на стол выкатился самый обычный поднос с едой и напитками.
****
Спустя какое-то время Борька решил, что пора заняться делом.
Потому что на них никто не обращал внимания. Ну, совсем никто, особенно девчонки не смотрели, а это было обидно.
Он прошёл на сцену, перекинулся парой фраз с музыкантами, – сегодня был их день, – а когда вокалист согласно кивнул, сходил за футляром с пилой и опять прыгнул на сцену. Как только он открыл футляр, в баре наступила потрясённая тишина. «Ну, то-то!» – подумал Борька, взял пилу поудобнее, замер и поднял смычок.
Дед научил его играть на двуручной пиле – длинной, изначально с двумя ручками для пары работников. Такими пилами в деревнях завсегда валили лес, а потом кроили его на брусья и толстые доски. Дед рассказывал, как долго искал такую пилу, чтобы она была без внутренних трещин и каверн, потом что-то доделывал вручную, где-то шлифовал и подшлифовывал, убирал острые зубья от греха и откручивал одну ручку, чтобы не гасила звук. Способ игры на такой пиле был контрабасовый, так что играть полагалось стоя.