– (ТТ): …ебал я тя в слонову жопу!.. об чём ты несёшь бесконечно?.. растрёпанные мысли приносят насморк, который совсем не болезнь… а олицетворение психических неполадок… и, так сказать, несогласованностей в делах единства души с окружающим светопреставлением… иногда просто нет прямого хода к первоисточнику… внутри всё склизко и уныло… и организм решает заболеть… вуаль такую на себя кинуть… мол, у пустынных волн… унылый чёлн… водою полн… ох, Март, погоди.
– (Леон): …а я всё же настаиваю на том, что зловредное желание коллектива сделать оседлым… то есть оседлать человека, одержимого цыганской страстью, есть последствие нутряной скуки, присущей… мать их колыхай… им всем… нам всем присущей… Христос тоже шлялся себе туда-сюда без постоянной фатёры… есть люди, которых просто невозможно представить с частной собственностью… они её просто из милости имеют, начиная с лаптей… вот возьми Толстого Льва!.. а если этот бомж настолько выше Толстого, что ему уже не надо романы писать для единства души?!. не искусство верх всему… быть никем – вот верх всему!.. и обрести в душе невысказанное единство с миром.
– (ТТ): …Лёник… ты извини, но я утратил канн-ву… не помню с ч-чиво мы начали… Нинок?.. только что под рукой была… своим тёплым и мягким местом… Нинок?!. где ты, мой ненаглядный Булюль?
– (Леон): …думаешь, Булюлю писить не надо?
– (ТТ): …сперва пьют – потом сцут… потом опять пьют… дача для поддачи… Нинок, когда дело делать будем?!
…там, в слоёных снегах, за бесконечный студёный ноябрь наметённых, прошло исподнизу придурошной питерской оттепелью… и слегка набухший снег уже начал липнуть влагой… и девочка эта бегала от Лёхи… лазала в сугробы по пояс… прыгала через канавы… вертелась меж дерев… школьницей снег ворошила и елозила.
…а Лёха догонял, валил и целовал её в кромешном беспамятстве… множеством поспешных поцелуев… чувствуя губами холодную, мокрую кожу щёк… всю её, тёплую под шубкой… тугую, гнущуюся, выскальзывающую, шелабурдящую бестолковым норовом и раскидчивым своеволием… когтиками в плечо ему пилась… шейку гнула… стрункой вытягивалась… ворскла крутявая… а груди так стояли, что Лёха их сквозь шубку чуял… рвать зубами хотелось эту шубку с неё… а потом и груди – зубами… чтоб крик был… чтоб безумно смотреть на кровь.
…из бутылки, стыренной со стола, ей на губы остатки водки лил… медленной струйкой… ртом вертела, смеясь… гнулась пружинкой под ним… высвобождаясь… уходя… в снегах каталась длинноногим козлёнком таким… по дороге взапуски бегала ни с кем наперегонки… с ней в обнимку с горушки на куске фанеры вниз ездили.