– Тогда, когда ты выпустил меня из лаборатории.
– Это когда? Когда ты вышла из комы?
– Да.
– Это ведь было месяц назад! И ты хочешь сказать, что с тех пор ни разу не подходила к источнику?!
– Ни разу.
– Ни разу?!
– Ни разу.
– Ни разу???
– Ни разу!
– Прошёл месяц!
Ника покачала головой:
– Ни разу.
– А как же твой заряд? Что ты чувствуешь?
– Мой заряд в норме.
– К… ка… как он может быть в норме? Месяц!
– Ну, и что? Я полна сил и энергии. Я бегаю, прыгаю, плаваю, ныряю, лажу по деревьям, по горам…
– Стоп. По каким горам? Ты что, ходила в горы? Когда?
– Вчера.
– Но ты вчера почти целый день была в доме! Когда ты успела? До гор идти полдня!
– А я не шла. Я бежала. Налегке. Я взяла с собой только один бутерброд, который мне лично приготовил Леонардо, и побежала. Леонардо сказал, чтобы я не задерживалась и была осторожна.
– Ах он жучий сын! И мне ничего не сказал! Значит, прикрывает тебя, да! Стоило его так долго восстанавливать, чтобы теперь!.. Ха! За моей спиной творится чёрте что, а я как обычно ничего не знаю! Ах вы черти волосатые, мать его величества! Устроили тут вертеп, а я – ни слухом, ни духом!.. И что же, скажи на милость, вы от меня ещё скрываете, а? Заговорщики, блин!
– Мы ничего от тебя не скрывали.
– Как не скрывали?!
– Вот так. Ты просто разрешил мне гулять там, где раньше запрещал, ну я вот и решила сходить в горы. Там, в горах, кстати, я встретила хороших людей.
– Каких таких людей?!
– Туристов. Они поставили палатки и…
– Ты мне это… прекращай шастать где ни попадя, поняла!
– А я не шастала.
– Не шастала она! Ты погляди, какая краля выискалась! То сбегает, прячась у меня в аэрокаре, то теперь вон… по горам бегает, как коза горная! Смотри, копыта вырастут, а за ними и рога, благодаря твоему Алёшеньке!
– При чём тут Лёша?
Геннадий Юрьевич махнул рукой:
– А! Молодые, зелёные… Мороки мне с вами на старости лет…
– Не кручинься, пап. Всё ведь хорошо.
– Что за слова такие: «кручинься»? Откуда ты всего этого нахваталась?
– Я читала Пушкина.
– О-о! Тогда всё понятно, сударыня, столбовая дворянка! Ну что, пошлёшь меня, старика, на рыбалку за золотой рыбкой, али мне пОйти кОрытО кОкОе-нибудь пОчинить? – кривляясь, ехидничал Геннадий Юрьевич.
– Не обязательно окать, пап! – засмеялась Ника. – В девятнадцатом веке так не разговаривали.
– Да черти их знают, как они там разговаривали!.. – Геннадий Юрьевич замолчал. Он задумался над словами Ники: что-то в её организме происходит; мозг изменился, хотя по показателям, всё оставалось, как и прежде; но профессор невооружённым глазом видел, как меняется его создание. Ника стала другой. Совсем другой. У неё появился характер, собственное «я»; и это самое «я» теперь очень беспокоило профессора. Девушка стала самостоятельной, а порой, даже слишком самостоятельной, как считал профессор.