– «За наших!»
Май был благим…
Для всего Советского народа он победоносно распахнул миллионы дверей бесплатных детсадов, здравниц, школ, больниц, ВУЗОВ. Дал рабочие места каждому – и женщинам, и мужчинам. И те, кто хотел перемен к лучшей жизни, с жадностью постигали необходимые для профессии азы, уворованные проклятой войной, росли духовно и материально, – все были равны!
Или, – почти – равны… но всё же. Чувствовалась поддержка Государства; если уж тебя направляли куда-то, – обеспечение жильем и работой, -обычное дело.
Хохлы, гутарившие между собой, делились планами; кто на кого учиться будет, что из кого получится. Их споры не утихали, они обсуждали, как же там, вернее, уже тут, на Севере?
«-Говорят, шо здесь – белые ночи… А як же спать будемо, товарыши? Или, к примеру, ежели белые медведи переберутся из Архангельска, -шо робить будемо?» -хохот не умолкал. Может от того, что хохлы вообще-неунывающий народ. А может, – от ожидания чего-то нового в жизни, и обязательно-хорошего, ведь шёл особый месяц – май!…
Обед. В тесных вагонах накрывали столы.
Забрякали котелки, кастрюльки, застучали ложки. Запахло самосадом-табачком. Кто-то уже зашелся в кашле; это ж вам не какой-нибудь «Беломор»!
Внезапно наступает тишина, да такая, что слышно бульканье солдатской фляжки, а потом, – дружное мужское – «За наших!»
***
– За наших! – двое из приезжих хохлов, уже почти «обрусевших» за год, что прожили в районе Котласа, обедали в буфете, у вокзала.
Они подняли по граненому стакану. Меньше не пили, – позор как мужчине. Ну, а больше, – это что позволял карман.
«Пшеничная «водка ухнула по вискам, разливаясь блаженно и горячо по нутру. Тот, что по старше, с сединой, и вещмешком за плечами (попробуй, поставь на пол, и можешь забыть, про него), достал цигарку.
Пыхнув, с сожалением проговорил:
– Вот, бачь, Петро…, -он затянулся самокруткой так, что зажмурил один глаз, видно переживая о том, что предстоит сказать, – бачишь, расходятся наши дорожки…
Хохол по моложе, крепко скроенный хлопец, кинул взгляд на притулившуюся к нему женщину, – красивую, с толстой косой, что выпирала из -под платка. Вытер губы от водки, и согласно кивнул:
– А шо зробишь? —
– Так, може… повторим? Може, и не побачимся ужо… -потянулся к нему старший.
Но женщина Петра, одёрнув юбку, нерешительно толкнула его под локоть, и пригладила не сходившуюся на округлом животе тужурку.