– Хоть что-нибудь видишь? – спрашиваю я.
– Нет.
– Тень, а может, изменение оттенка или цвета?
– Только темноту.
Кладу телефон в карман и отступаю на шаг.
С тех пор как мы приехали сюда, жене стало хуже. Кажется, что понемногу истончается сама ее душа.
– Ты можешь отвезти меня к врачу? – спрашивает она. – Боль просто нестерпимая.
– Конечно, – говорю я. – Уже скоро.
– Когда?
– Как только мы получим документы.
Я рад, что Афра не видит этого места. Хотя ей понравились бы чайки, их энергичный полет. Алеппо не так близок к морю. Да, скорее всего, она бы не отказалась увидеть птиц и побережье, поскольку выросла у воды. Я же сам из восточной части Алеппо, где город встречается с пустыней.
Переехав ко мне после свадьбы, Афра тосковала по морю. Она рисовала воду, где бы ни увидела ее. Среди засушливого плато, на котором в основном расположена Сирия, попадаются оазисы, ручейки и речки, впадающие в болота или озерца. До рождения нашего сына Сами мы повсюду искали воду, чтобы Афра могла запечатлеть ее масляными красками. Я бы хотел вновь увидеть одну из картин жены – пейзаж с рекой Кувейк. Она изображена так, словно в городском парке вышла из строя ливневая канализация. Афра умела проникнуть в суть пейзажа. Вид убогой речушки напоминает о стремлении выжить. Километров через тридцать к югу от Алеппо река прекращает всякую борьбу с суровой сирийской степью и постепенно переходит в топи.
Глаза жены пугают меня. Но не знаю, как бы она приняла эти сырые стены, провода на потолке и рекламные щиты. Один такой щит за окнами как раз сообщает, что нас слишком много, что остров провалится под нашим весом. Пожалуй, я рад, что Афра ослепла. Знаю, как это звучит. Если бы я мог дать ей ключ от другого мира, то пожелал бы, чтобы к ней вернулось зрение. Но это должно быть совершенно иное место: где солнце восходит, касаясь лучами стен древнего города, а за ними, как пчелиные соты, простираются кварталы, дома, квартиры, отели, узкие переулки и рынок под открытым небом; где переливаются на свету тысячи камней, а дальше лежит пустыня в россыпях золота и алых покрывалах.
В том мире был бы Сами, бегущий с улыбкой по переулкам в своих грязных кроссовках, зажав в кулаке мелочь, чтобы купить молока. Я стараюсь не думать о Сами. А вот Мухаммед… Я все еще жду, что он найдет письмо и деньги, которые я оставил под банкой «Нутеллы». Возможно, однажды в дверь постучат, я увижу Мухаммеда на пороге и скажу: «Как же ты добрался сюда, дружок? Откуда узнал, где нас искать?»