На первый взгляд, эта разница кажется несущественной – в обоих случаях есть желание помощи другим людям. Но это – на первый взгляд. Андрей Болконский готов проявлять гуманное отношение к людям из низших слоев общества, отдавая себе отчет в том, что он не может существенно изменить к лучшему жизнь представителей этих слоев. Он твердо верит в непроницаемость «социальных перегородок» в обществе, считает неизбежным сложившийся порядок вещей, включая социальное неравенство, оставаясь убежденным сторонником устоявшейся социальной стратификации.
Для Пьера же не имеет значения принадлежность человека к тому или иному социальному слою для оказания помощи ближнему, понимаемой как универсальная христианская заповедь, соблюдаемая в любых ситуациях и по отношению к любому человеку. Уже в этом различии позиций героев романа можно увидеть возможность некоторых принципиальных различий в понимании общественного служения. Выбирая ту или иную профессию, необходимо быть готовым к тому, что она может быть востребована людьми независимо от их социального положения, образа жизни, образовательного уровня и т. д. Аргумент Андрея Болконского о непроходимой пропасти между людьми умственного и физического труда и, соответственно, невозможности их существенной помощи друг другу Л. Н. Толстой опровергает в дальнейшем через описание последующих исканий героя в поиске собственного жизненного предназначения.
Интенсивный «умственный» труд Андрея Болконского на поприще воинской и государственной службы принес ему одни разочарования:
«Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что-то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета… вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось все касающееся формы и процесса заседания комитета и как старательно и кратко обходилось все, что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона-старосту, и, приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой».