– Вот и хорошо,– по-детски хлопая в ладоши и подпрыгивая, говорит Жужа.– Я сейчас все улажу.
Стою ни в тех ни в сех. После стольких-то месяцев монашеского заточения – и вдруг такой случай. И такая красавица. Уму непостижимо. В роте не поверят, скажут, что перебор – так даже Иванов не врет. Что же будет дальше? Я и дома к такому обращению не привык, не приспособлен, а здесь тем более.
Подходит Алексей Андреевич и говорит мне:
– Товарищам надо помочь, замполит разрешил,– и хитро подмигивает.
– Хорошо, – отвечаю и сам слышу, что голос подсел.
Открываю заново футляр, достаю баян, жду. Появляется Жужа.
– Вместо Монти,– объясняю ей,– я могу попроще, вот этот,– и начинаю играть.
– Чудесно,– соглашается она.– Только вы не мадьяр и играете не так, как надо играть. Я имею ввиду по ритму. Начинайте играть и слушайтесь меня.
Я опять начиню играть, она стоит передо мной с закрытыми глазами и дирижирует:
– Медленно– медленно … а теперь потихоньку ускоряйтесь … теперь быстро …совсем быстро … как только можете..
Я старался смотреть на ее руки, а у меня перед глазами ее округлые коленки; крепкие, загорелые ноги. У меня от учащенного дыхания не получается медленно– медленно …
Жужа вдруг открывает глаза и ловит мой взгляд.
– Не смотрите пока на меня так. Мы можем сорвать номер.
Это «пока» так бьет меня по голове, что я чуть не роняю баян. Чтобы скрыть смущение, я поправляю ремни баяна и бормочу:
– Что вы … что ты … я просто … надо же куда-то смотреть …
После третьего прохода все вроде бы в порядке.
–Вот и выучились,– заключает Жужа удовлетворенно и наклоняется ко мне, словно намереваясь обнять. Но не обнимает, а кладет руки на плечи и на миг прикасается всей грудью ко мне. Я чувствую эту девичью упругую грудь каждой клеточкой кожи, слышу чудесный запах ее волос – я почти в обмороке. Вдруг пронзает мысль: а может, она смеется надо мной – над советским солдатом, а после будет хохотать, как я обливаюсь потом при каждом ее прикосновении? Эта мысль, наконец, приводит меня в чувство, я резко встаю, готовый дать достойную отповедь, но Жужа не видит этого грозного движения. Она стрелой уже помчалась в боковую дверь.
И вот объявляют: « выступает танцевальный коллектив гимназии города Кишкун-Майша. Венгерский народный танец Чардаш. Аккомпанирует ефрейтор Южной группы войск Василий Соколов». Выходят несколько пар. В первой – Жужа. В национальном костюме. В черных, как смоль, волосах – алая роза. В глазах – огонь, блеск, кураж. Кармен, Сильва, Марица – все будет правильно. Боже мой, как она танцевала!Такого задора, соединенного с манящим кокетством, лукавством, красотой я никогда больше не видел, хотя повидал не одну сотню концертов самого разного уровня. И все время, вертихвостка, стреляла глазами в меня. Если бы я не выучил этот злополучный чардаш до автоматизма, я наверно, где-нибудь сбился бы. Но, к счастью, все обошлось благополучно.